Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова

class="p1">Снова высунувшись из окна едва ли не по пояс, он оглядел двор – тусклый фонарь освещал палисадники внизу, поскрипывающие детские качели, забытое ведёрко в песочнице.

– Кого ты увидела?

Оксана всхлипнула и утёрла дрожащие губы.

– Папу, – прошептала она. – Он был там, за окном…

– Здесь четвёртый этаж!

Она промолчала.

От себя не уйдёшь. Можно бежать слишком долго, хоть на край света, но кошмары и галлюцинации всё равно останутся с тобой. Может, прав был отец, когда называл её ненормальной. Может, это всё гены, поэтому Альбина и родилась такой…

Герман раздул ноздри, принюхиваясь. Снова высунулся в окно, на этот раз осторожно, ощупал рамы.

– Нашёл!

В его пальцах иссиня-черными бликами блеснуло перо – птичье перо из воронова крыла.

К горлу подкатила тошнота. От одного взгляда на перо Оксана ощутила дурноту, будто снова провалилась в тот сон, где был её отец, пожирающий мёртвую лисицу, где был чужой с кукольными глазами.

– Выброси его, – простонала она.

Герман тщательно закрыл окна, задёрнул тюль и шторы, после чего присел на край постели.

– Ты знаешь, зачем он приходил?

Оксана мотнула головой.

– Наверное, просто кошмар. Меня в последнее время мучают кошмары. Это всё из-за пропажи Альбины. Боже…

Герман задумчиво покрутил перо. От находки шёл слабый запах разложения, и Оксана зажала нос.

– Я тоже это чувствую, – сказал Герман. – Вороны предпочитают мясо с душком, этот запах пропитывает их насквозь. Что ты знаешь о своём отце?

– Не много, – слабо отозвалась Оксана. – Я никогда его не видела… до момента приезда в Медвежьегорск. Мы иногда общались по телефону, он присылал подарки для Альбины…

– А тебе? Тебе присылал?

Оксана наморщила лоб, вспоминая. Мысли крутились в голове безумным калейдоскопом. Вот она идёт в первый класс, вот звенит последний звонок, вот сбегает из дома, потом лежит на сохранении…

– Он появился, когда я родила Альбину…

Герман слушал, не перебивая. Порой утвердительно кивал, будто делал мысленную пометку, трогал подбородок, вертел перо, раздувая ноздри, принюхивался. Когда Оксана закончила, долго молчал. Наконец, спросил:

– Ты ведь не знала, что твои родители – двоедушники?

Она вскинула лицо.

– Знаю, что нет, – подытожил Герман. – Мы живём в чужом мире, Оксана. В мире враждебном Лесу. Двоедушники скрываются от людей, хотя и научились существовать с ними бок о бок. Поэтому они стараются держаться вместе. Помогают друг другу, помогают понять, кто они есть. И конечно, должны придерживаться определённых правил. Мой начальник знает всё про таких, как ты и… я. Можешь считать это бюрократической волокитой, но каждый из нас проходит своего рода регистрацию, сродни дактилоскопии, и эти данные хранятся в общей национальной базе. Если случаются проблемы – мы всегда узнаем, у кого именно. Но есть и такие, кого в базе нет.

– Нет? – эхом повторила Оксана.

– Идейные уклонисты, – усмехнулся Герман. – Обычно это маргиналы и преступники, вроде меня. Перевертни или колдуны. Но есть и другая категория. Самые опасные и самые… идейные. Те, кто не желает жить ни по нашим, ни тем более по людским законам. Те, кто помнит Лес на заре его зарождения.

– Разве такие бывают?

– Бывают, но их очень и очень мало. И ещё меньше тех, кто сохранил человеческий облик. Они скрываются в чащобах Леса, болотных топях и подземных пещерах. Как ваши лешие или водяные, или как сказочные Баба Яга и Кощей Бессмертный.

– Господи… – Оксана сжала ладонями голову, чувствуя, что ещё немного – и сойдёт с ума. Перо в пальцах Германа крутилось вправо-влево, точно маятник в руках гипнотизёра. – Если ты сейчас скажешь, что мой папа – Кощей Бессмертный, я…

– Вряд ли Кощей, – засмеялся Герман. – И точно не бессмертный. Всему наступает предел, и жизни тоже. Но для кого-то времени отмерено гораздо больше нашего. А кто-то умеет занимать его у других, – он, казалось, задумался, будто вспомнил что-то очень важное. Потом встряхнулся и отложил перо: – Но я знаю одно: твой отец не зря дал о себе знать с рождением Альбины. Во многих верованиях считается, что магические силы передаются через поколения, от деда к внуку или от бабки к внучке. Кем бы ни были твои родители, Оксана, ты не ценна им сама по себе. Возможно, поэтому они держали тебя подальше от Леса. Возможно, поэтому кто-то заманил вас сюда и стёр все упоминания об Альбине. Нужно только узнать…

Завибрировал телефон.

Оксана вздрогнула, затравленно озираясь по сторонам. Отложив перо, Герман привстал с кровати.

– Это мне. Прошу прощения.

Он взял трубку и какое-то время молчал, потом лицо его переменилось.

– Конечно, – сказал вслух. – Я немедленно буду.

Нажав отбой, принялся одеваться.

– Я с тобой! – Оксана потянулась следом.

Герман качнул головой.

– Нет, жди здесь. И никому не открывай дверь и окна, что бы ни случилось, слышишь? Я вернусь быстро и забегу по пути в магазин, куплю что-нибудь на завтрак. Звонили из отдела. У них есть что-то важное по найденному сегодня телу.

Глава 20

Молодость Ани Малеевой

Ему было всего шестнадцать – не самый молодой возраст для убийцы. Упомянутый ранее Джесси Померой начал убивать в четырнадцать, а советского маньяка Винничевского расстреляли в семнадцать. На счету у Германа было только одно убийство. Одно – но всё-таки было.

Сперва он испугался. Очнувшись в своём слабом человеческом теле, Герман снова и снова оттирал о траву ладони, будто хотел счистить кровь вместе с кожей. Потом его вырвало остатками мяса, и Герман плакал, дрожа на пронизывающем осеннем ветру. Неправду говорят, будто перевертни после возвращения в человеческий облик ничего не помнят: Герман помнил убийство до мелочей. Помнил, как настиг женщину и сбил её ударом в спину, а после запрыгнул на хребет и рвал мясо вместе с дешёвым пуховичком, а синтепоновые хлопья ложились на подмороженную траву, словно первый снег. Он часто видел это во снах – изломанное тело в подлеске, зияющую в животе дыру. Чувствовал вкус сырого мяса, а рот наполнялся слюной каждый раз при пробуждении. Герман ненавидел себя за это, но из малодушия скрывался не в силах признаться Лазаревичу и судорожно переключал новостные каналы, где говорилось о появившемся в Выборге неуловимом людоеде.

Также отрабатывалась версия нападения бродячих собак – тогда по городу прошла мощная кампания отлова. Догхантеры лютовали, срывая злобу на ни в чём не повинных животных. Лазаревич стал неразговорчив и пребывал в крайней степени задумчивости. Герман молчал, каждую ночь плотно закрывая шторы и глотая снотворные, чтобы не видеть кошмаров.

Развязка наступила через две с половиной недели.

Они остались с Лазаревичем один на один. Герман ёрзал, изнывая от пропитавшего кабинет