Река Великая - Максим Николаевич Николаев

что обратно спокойно дошли. На лодку идола погрузили, а затем на машину. В пятом часу утра я уже у Лехи Черного на хате был. Цыганка-скупщица, когда ее с постели поднял, поведала, что второй год барахолку вместо него мусора держат, а Леха в колонии в Крюках по 175-й чалится. Тогда про другого барыгу вспомнил, Миша Каляный зовут, тоже надежный. Как багажник перед ним открыл, он с ходу ответил, что в Пскове только один человек есть, который за сбыт возьмется. Фамилия — Мордвин. Был волонтером в «Вахте памяти», пока на него дело не завели по 222-й: у себя на участке за городом в собачьем вольере он прятал полсотни стволов военных времен. Дали три с половиной года условки. Сам Мордвин с тех пор не роет, ватагу пьяниц для этой работы держит.

— А кроме оружия, занимается чем-то? — уточнил пытавшийся справиться с волнением отец Александр.

— Всем занимается. Миша Каляный ему антиквариат поставляет, когда что ценное попадается. Драгоценности. Книги старинные. Посуду. На улице Леона Поземского прошлым летом, может быть, слыхали вы, ночью в археологический раскоп неизвестные влезли. Так это бражники Мордвина налет совершили, украшения старинные искали. Еще художник-реставратор в банде есть: древние псковские иконы пишет.

— Фальшивками, значит, тоже этот Мордвин не гнушается?

— Фальшивки музей в экспозиции выставляет. А Мордвин подлинники в Европу продает, канал — через латвийскую границу. Номер матери его я у Миши Каляного взял, через нее о встрече договариваться надо. Мордвин сам подозрительный: пока человека не проверит, что надежный, даже говорить не будет, — объяснил Нектарий. — Это, может, неделя пройдет. А может, и больше.

— В монастыре решилось насчет подвала?

— Вечор отцу Варфоломею пожалился, что машину стиральную от жертвовательницы фонд получил, да в офисе места нет.

— Не противился?

— Милостив был. Даже старцев пару покрепче предложил на разгрузку, но я сказал, что сами управимся.

Прихожане пахли разным: женщины — парфюмерией, мужчины — пòтом, мылом, иногда табаком, хоть такое бывало всё реже. От Нектария внешне не пахло ничем, но то ли дыхание, то ли кожа его распространяла некий неуловимый флюид, от которого Александру лицо в лицо с ним на исповеди всякий раз было невмоготу дышать. Всё еще с тревогой раздумывая о случившемся на пристани, Александр скороговоркой бубнил молитву. Когда закончил, двумя пальцами за уголок, как фокусник с ящика с кудесами, он сдернул с головы Нектария синюю с золотым шитьем епитрахиль, и тогда только глубоко вздохнул с облегчением.

* * *

— Опять джинсы! На последнем сходе Святовит выговаривал…

— Пап, весь мир в джинсах ходит!

— Михалапа ты старого не застала. Тот баб и за сарафаны бранил. Мол, мужская одежда.

Виданка подняла взгляд на отца, задумалась на минуту и залилась смехом: представила, наверно, как будет смотреться на его коренастой фигуре материн сарафан в цветочек. Вместе с ней Невзор заулыбался в черную бороду, под которой пряталось еще молодое лицо.

От пучков сухих растений под потолком шел терпкий травяной дух, к которому в сенях примешивался запах кошачьей уборной. За два месяца кот успел обжиться здесь, и, кроме деревянного лотка, пары глиняных мисок и игрушки — сушеного трупика мыши, — обзавелся даже собственной когтеточкой. По образцу магазинной Невзор смастерил ее из полена, которое во много слоев обмотал пеньковым канатом. Вещь не приглянулась коту, и до сих пор стояла нетронутой, хоть ярлык вешай. Зато на старом тещином кресле в сенях, которое никак руки не доходили вывезти на свалку, от когтей не осталось целого места.

Виданка очистила несколько вареных плотвиц, и теперь вместе с отцом ждала, пока гунявый наестся. Зараз он съедал столько, сколько двое котов вместе взятых, но кожа на спине и загривке до сих пор не разгладилась.

Лекарь присел на корточки и осторожно провел ладонью по бархатистому ворсу на кошачьей спине:

— Не кот, а персик. Сразу и не скажешь, что лишай.

Длинные усы у кота курчавились так же, как и шерсть по бокам, а клокастые бакенбарды придавали мордочке важный и вместе с тем потешный вид. Председатель дачного кооператива, не меньше! Первое время его звали Гармошкой, но дочь рассудила, что для такого зверя имя это уж больно несерьезное. Она дождалась, пока кот напьется после еды, и похлопала ладошкой по коленке:

— Ба-я-ша.

Послушный как собака, Баян подбежал к ней, привстал на задние лапы и боднул рыжим лбом в ногу. Невзор открыл горшок, который уже держал наготове.

Целебная мазь из меда, толченой хвои и куриного навоза нисколько не пахла ни медом, ни хвоей, но зато дух третьей составляющей был настолько крепок, что у Невзора с дочкой заслезились глаза. Баян навострился бежать, но Виданка была наготове и успела подхватить его на руки.

С обычной щедростью Невзор зачерпнул пятерней содержимого из горшка, шлепком нанес на кожу и принялся втирать в кота. От жалостных воплей не только у дочери, но и у самого лекаря разрывалось на части сердце, но он неумолимо делал свое дело, как положено настоящему врачу.

— Гляди-ка, уже и волос пошел.

— Да так и было, — пробурчала Виданка в ответ.

Когда она стала поворачивать Баяна другим боком, тот вдруг с диким криком вырвался от нее. Отец в досаде взмахнул навозной рукой. Дочь утерла лицо. Двигать тумбу со снадобьями, за которую забился недолеченный пациент, было неохота.

— Довольно. Вечером с другой стороны домажем.

Из-за двери раздался лай на два голоса: один был бас, другой — с хрипотцой, будто прокуренный, фальцет. На ходу Виданка сунула босые ноги в шлепанцы и пошла открывать.

При виде гостей она теперь уже сама мысленно попеняла себе за джинсы, и приготовилась к ругани, но мужчины не заметили ее наряда: оба были чем-то сильно озабочены. Отец спустился во двор и подал помытую руку Святовиту, а потом брату Людмилу.

Виданкин стрый, или дядя по отцу, как говорят православные, был по-братски похож на ее родителя, но только ростом повыше, да поосанистей, с начавшей пробиваться сединой в бороде.

— Ступай, — хмуро указал он племяннице.

Дважды повторять было не нужно.

Невзор проводил глазами дочь, которая быстро удалялась к крыльцу, и, когда за ней затворилась дверь, обернулся к гостям:

— Что еще приключилось?

— Дим Саныч подозревает, что у татей был перелиток ключа.

— Оно и не диво, коли сундук без замка стоял.

Черный о трех лапах пес Переплут трется головой о штанину Невзора и требует ласки. Толстячок рыжей масти по имени Пых в это время суетливо обнюхивает гостей.

— Окна у тебя, Невзор, напротив наших. Не видал ты,