Книга 4. Фельдагент - Михей Абевега

— обдав меня очередной волной тревоги, обернулся спустившийся с крыльца Вершигора, — за пособничество шпионке?

Запереживал, видать, что тётка Власта нам про его тёмные делишки в сердцах выболтает? Лучше бы за шагоходы так беспокоился.

— Топай-топай, — нахмурил я брови, — без тебя тут как-нибудь разберёмся.

Никого я привлекать не собирался. Ну, сдала старушка жильё. Ну, наварилась слегка. Может, и заподозрила неладное, получив столь высокую мзду за пустяковую услугу. Но тут её вина пока не доказана. А вот предпоручик пусть поволнуется, ему полезно. Ибо нехрен казённое имущество прикарманивать.

Проводив взглядом выскочившего за калитку гнома, я вернулся в дом.

— Капрал, — кивнул я Варгонсо, — скажи своим, пусть в дом идут. Больше им некого караулить.

— Ты уж извиняй, — Жихариха, пока меня не было, переключилась на общение с Тимоном, успевшим переместиться с подоконника на оставленный мною стул, — но мне вас и угостить-то нечем. Деньгу от жилички получила, да по лавкам торговым не успела пройтись. Пусто, милок, что на полках, что в лабазе.

— Не переживай, — скривился клыкастый «милок», — мы к тебе не обедать пришли. Надобно нам как-то отловить жиличку твою бывшую. Ты напряги память-то, может, вспомнишь чего важное.

— Да было бы что напрягать, — покачала головой старушка. — Наскрозь память-то дырявая.

— А ежели я её подлечу малёхо? — орк выудил из кармана золотую монету и, звонко припечатав ладонью к столу, выложил перед собеседницей.

— Хорошее у тебя средство-то лечебное, — рука резко позабывшей про возраст тётки проворно сгребла монету, молниеносно запрятав её где-то среди складок юбки. — Да мне бы посильнее чего, хотя бы в пару раз.

— Ты, тётка, со мной так не шуткуй. — Чуть склонив голову, Тимон угрожающе ощерился. Да уж, если бы я не был знаком и не водил дружбу с этим громилой, наверняка обделался бы при виде хищно обнажившихся клыков, замаячивших перед самым носом. — Я ведь не только по-хорошему спрашивать умею.

Однако сильной реакции на перемену в обращении я в настроении ушлой старухи не заметил. Так, напряглась маленько, но всплеска страха при виде Тимоноской пилорамы Жихариха не продемонстрировала. Кремень старушка.

— Будь мой благоверный дома, — брезгливо поморщилась она, — ты б, милок, сейчас враз зубами-то оскуднел бы. Ты поди думаешь, посколь за бедную гному нынче никто не вступится, то можно её безнаказанно к ногтю прижать? Что ж, на думы любые воля твоя. Но только по-плохому не обломится тебе, милок, ничего. — Голос бабки стал вдруг похож на шипение змеи, которой неуклюжий прохожий наступил на хвост. — Мой век и без того ужо к концу близится. А вот твоё бытиё апосля ещё неведомо чем обернётся. Мы тут в богов ваших орочьих не верим, но вот от кары вселенской ещё никто не убёг. Аукнется зло-то, и к тебе когда-нить возвернувшись.

Не сильно это походило на угрозу, но мне всё равно как-то вдруг неуютно стало и стыдливо. Наверное, и Тимону тоже.

— Ладно-ладно, почтенная, — вновь резко сменив тон, пошёл на попятную мой товарищ, — вижу, не из страшливых ты и вины за собой не признаёшь. Ну так не за страх, а за совесть поведай нам что-нибудь. Тебе ж самой война поперёк горла. Могла бы и помочь нам малёхо, чтоб поменьше вреда случилось от бомбёжек эльфовых.

— А что совесть? — Жихариха тоже перестала ершиться и заговорила обычным голосом. — Совесть, милок, у каждого своя, как и правда. И моей правдой войну не остановить. Она ведь не в бомбёжках да не в пострелах пушечных. Не с них она начинается, не ими и кончается.

— Это как же понимать? — Заинтересовался я, по примеру Тимона примостив зад на подоконник.

— А так и понимай. — Повернулась ко мне Жихариха. — Война — она ж не от оружия, а от погибели. Вот когда лишат жизни первого Митруилку или какого-нибудь Жбанька, враз найдётся брат кровный али побратим, жаждущий отомстить за того Жбанька или Митруилку. Вот тогда она по-настоящему и начнётся, война-то, — бабка опустила взгляд и принялась изучать сложенные на коленях собственные руки, словно и не видала их никогда до этого. — Война — это когда месть идёт за местью. Одна кровь льётся поверх другой. И не важно ужо, кто вперёд-то начал. Кому теперича есть дело, отчего Митруилка в дом ко Жбаньку со злом наведался?

Вскинув голову, Жихариха вопрошающе глянула на меня, но ответа дожидаться не стала. Сама выдохнула, удручённо махнув рукой:

— Да никому. Никто ужо из Митруилковых братов не спросит, почто тот пошёл убивать Жбанька и почто тот насмерть встал супротив. Да и Жбаньковы браты готовы забыть, что ещё вчера трапезничали за одним столом с Митруилкой, называя его своим другом. И никому не интересно, кто подстрекал Жбанька повздорить с бывшим другом, да на руку кому сделать друзей кровными врагами. Месть застит умы, возжигая кровь и взывая к справедливости. А ведь оная и не справедливость вовсе, а лишь подлая жажда крови, что укрылась за громкими речами да якобы высокими помыслами.

Вот уж не ожидал от торговки рыбой такой глубины мысли. Удивила меня Жихариха и запутала. Никак не укладывалась она в какой-то понятный мне образ. И не просчитывалась пока никак.

— Ну так тебе-то, — развёл руками орк, — разве не хочется дом свой сохранить и Жихаря поскорее домой вернуть?

— А ты-то, милок, тут при чём? — удивлённо вскинула брови тётка Власта. — Ежели бы не твой сраный каганат, может, и не пошла она, война-то. А коли пошла бы, так скорее бы и кончилась без тебя да вот этих вот, — бабка указала на ввалившихся в дом с улицы орков нашей охраны. — Ну и с чего мне тебе да другим оглоедам зубастым помогать?

— В смысле, каганат виноват⁈ — Выпучил глаза Тимон, да и я малость опешил.

— Ну дак, а как же? — скривила губы старушка. — Гномы с эльфами сколь годков вместе ладили, раздору не имея? И не сосчитаешь. В уста, конечно, не лобызались, но, ежели неприятность какая и выходила, любой вопрос миром решали да дружка за дружку твёрдо стояли. И ежели б твой каган под себя гномий род подмять не мечтал, и дальше б так было. И девка, за коей вы гоняетесь, может, за свою правду так стоит,