Ведьма - Янис Маулиньш

к веществу означает сдвиги в этом сложном механизме. Сдвиги зачастую необратимые. Как в случае сахарной болезни. Если длительный прием малых доз не повлиял на этот механизм, в случае большой дозы расщепление будет сильно отличаться и конечный продукт тоже будет другим, в первом случае произойдет выведение ядовитого вещества, во втором случае — накопление. В первом случае механизм регуляции приспособится, но не нарушится, во втором случае тот или иной цикл будет нарушен, заблокирован или вообще распадется. Тебе известно, что чрезмерное употребление витаминов может блокировать воспроизводство витаминов в самом организме, вызывая искусственный авитаминоз. И подобных процессов существует по крайней мере тысячи.

— Ясно, — сказал Валдис, понимая, что все еще более осложнилось. — А что скажешь о ведьминых метлах?

— Знаешь, я о них думал, — признался Екаб. — В их клещиках могут обитать какие-то риккетсии. Возможно, этот штамм науке еще неизвестен. Думал я и о потере иммунитета под влиянием некоторых микроорганизмов, а также химических, физических или психических раздражителей. Понимаешь, ведь все заболевшие в одном были схожи — утрачивали сопротивляемость к болезни, как бывает у детей с врожденными иммунными дефектами. В этом сходстве есть что-то подозрительное. Конечно, это может быть и кажущимся сходством. Тебе известно, что и сейчас еще без специальной проверки рак легких можно принять за туберкулез. Внешние симптомы болезни часто идентичны, именно поэтому диагностика — самая трудная область медицины. От чего умерли мужья ведьм, знает только его величество Вельзевул, с которым, как ты сам прекрасно знаешь, обмен информацией на фоне распространения атеизма, заметно сузился.

— Здорово! — чуть не закричал Валдис в трубку.— Ты все-таки мужик что надо, если обо всем этом думал…

— Видишь ли, — прервал его Екаб, — беда в том, что причины потери иммунитета могут быть чрезвычайно разными, та же радиоактивность, например. А способов опосредованного воздействия на этот механизм чрезвычайно много…

— А биоритмы? — спросил Валдис.

— М-да, — протянул Екаб. — Ты думаешь, биоритмы ведьм отрицательно сказываются на окружающих?

— А так может быть?

— В принципе, по-моему, может. Только неясно, почему эти биоритмы несхожи? Почему приобрели отрицательное воздействие? Под влиянием каких факторов? Как происходит наследование биоритмов? Внутренним или внешним путем? Тут тоже миллион неясностей.

— Да. — Валдис вздохнул. — Мне кажется, я начинаю кое-что понимать.

— Что именно?

— Что дело это чрезвычайно запутанное.

— В этом ты прав.

— Так, может быть, ты все-таки согласишься, по крайней мере допустишь, что смерть мужчин — просто-напросто игра случая?

Екаб помолчал, подумал, прежде чем ответить отрицательно.

— И все-таки я женюсь на ней, — сказал Валдис.

— Чувствую. Я бы тебе позавидовал, если бы не надо было сочинять речь.

— Какую еще речь?

Екаб вздохнул.

— Ну, ты совсем свихнулся. Я говорю о речи над твоей могилой, понял?

Валдис рассмеялся.

— Постарайся покороче, чтоб никого не задерживать, на пару минут. Только одна просьба: Венде, пожалуйста, когда она будет в Риге, об этом даже не намекни! Впрочем, лучше и меня не пугай. Кто знает, не страх ли является причиной смерти. Случается ведь, что люди при одной мысли о смерти чахнут. Признайся же, что под влиянием страха может исчезнуть и иммунитет.

— Может. В принципе может, — согласился Екаб. — Только на сей раз этого не случится.

— Ты веришь в чертовщину?

— Черт — это выдумка людей. И, по-моему, не самая удачная.

— Извини, что потревожил!

Аппарат звякнул тоненько и звонко. «В конце концов и телефон — дьявольская выдумка», — подумал Валдис.

Внезапно комната показалась ему мрачной, воздух затхлым. Где-то в глубине мозга, на самой грани понимания зародилась бесформенная масса — тяжелая, огромная, плотная. Валдис понимал, что она будет неотвратимо надвигаться, захватывать его разум, всю его жизнь и, кто знает, не задушит ли в конце концов. С каждой секундой бесформенная масса увеличивалась в размерах, но прозрачной не становилась. Это была его судьба.

Валдис вздрогнул в предчувствии огромной беды. И в то же время устыдился собственного страха. Бог мой, сколько сочинили громких слов о героизме, о смелости и как люди сторонятся подлинного героизма. И Екаб тоже. Даже Екаб, его идеал, образец ученого, его путеводная звезда… Венда, ее мать и бабушка останутся одни со своим несчастьем. В полном одиночестве! Да еще с таким прозвищем — ведьмы! Вот оно, благородное человечество!

Он снова поднял телефонную трубку.

— Извини, Екаб, ты ведь работаешь с электронным микроскопом?

— Да.

— И, насколько я знаю, даже зрение испортил, не так ли?

— Да, можно сказать и так.

— А ты брал что-нибудь у ведьм, чтобы посмотреть под электронным микроскопом?

— Нет.

— Неужели? Ведь они соседки твоего отца. Почему же?

Екаб глубоко вздохнул. Даже Валдис расслышал это в трубке.

— Да не специализировался я на этом. Я занимаюсь лейкемией, к тому же не у людей, а у коров.

— Ясно. Барьер специализации, — сыронизировал Валдис.

— Не только это, — ответил Екаб спокойно, словно не уловил упрека, — Мне это, кстати, и в голову не приходило. Кроме того, стоило начать, пришлось бы идти дальше. Один анализ ничего серьезного бы не дал…

— А может быть, и дал. Может, все сразу стало бы ясно.

— Нет.

— Ну, а все-таки…

— У меня, Валдис, своя интуиция, своя гипотеза…

— Она что, лишает тебя человеческих чувств, желания помочь несчастным людям?

— Я понимаю тебя, Валдис…

— Настоящий ученый не смог бы так вести себя на твоем месте, — произнес Валдис. — Да еще равнодушно сообщить коллеге о том, что на свадьбе будет ведьма…

— Вероятно, я не настоящий ученый, — тихо ответил Екаб. — На десять тысяч кандидатов и докторов наук, таких, вероятно, один или двое…

— Извини! — воскликнул Валдис. Внезапно он устыдился. Так хладнокровно и спокойно согласиться с обвинением в том, что ты не настоящий ученый, мог только… действительно настоящий ученый… — Прости, Екаб. Я, кажется, поступил по-свински…

— Да, что-то похоже на то, — по-прежнему спокойно признал Екаб.

Валдис представил обросшее бородой, немного смущенное побледневшее от волнения лицо друга, его серые, добрые глаза. Только бледность и выдавала чувства Екаба, поэтому многие считали его простоватым. На самом деле под нею скрывалась уверенность, сосредоточенность, умение подчинить себя главному. Вот и он, Валдис, поддался извечному людскому пороку: умного и доброго человека принял за дурачка! И как бы подтвердили эту мысль слова Екаба:

— Может быть, исходя из некоторых обстоятельств, и тебе не следовало этим заниматься. Не только из-за угрозы смерти. Я вижу и понимаю, что смерти ты не боишься. Но возможны и другие причины. Ты веришь в безусловный положительный исход, и тут я тебе завидую. У меня, к сожалению, такой веры нет.

— А из чего ты исходишь? Почему нет веры?

— Злая судьба бывает