Архивы Плутона - Эдуард Сероусов

– И эти явления, – добавил Джианг, кивая на хаос вокруг, – становятся все интенсивнее. Как будто что-то накапливает энергию. Готовится.

– К чему?

– Если верить теории Чанг, – лицо Джианга стало мрачным, – к активации. Полному раскрытию «Архивов».

Малкольм почувствовал холодок, пробежавший по спине. Голоса в его сознании, приглушенные препаратом Чанг, внезапно стали отчетливее, повторяя одну фразу снова и снова:

«Время сжимается. Круг замыкается».

Глава 6: Биологические эффекты

Малкольм направлялся в биологическую лабораторию, размышляя о разговоре с Джиангом. Политический аспект ситуации становился все более очевидным – различные фракции боролись за контроль над потенциальными технологиями, которые могли быть извлечены из артефактов. Но истинная природа самих артефактов оставалась загадкой.

Биологическая лаборатория располагалась в отдельном модуле станции, изолированном от основных жилых и рабочих зон. Протоколы безопасности здесь были строже – двойное сканирование перед входом, обязательная дезинфекция и мониторинг биометрических показателей всех посетителей.

Тобиас Вайс встретил Малкольма у входа – его добродушное лицо выглядело осунувшимся, а под глазами залегли тени от недосыпания.

– Детектив, – поприветствовал он Малкольма. – Рад, что вы нашли время посетить мою скромную обитель. Боюсь, биологические аспекты феномена часто остаются в тени физических и лингвистических исследований, хотя, возможно, именно они наиболее… тревожны.

Он провел Малкольма через стерильный шлюз в основное помещение лаборатории. В отличие от других отсеков станции, здесь преобладали органические образцы – культуры клеток в прозрачных контейнерах, мелкие лабораторные организмы в специальных средах, ряды микроскопов и сканеров для изучения биологических процессов.

– Я слышал, вы уже посетили пещеры, – заметил Вайс, ведя Малкольма к центральной исследовательской станции. – Как ваше самочувствие?

– Нормально, – сдержанно ответил Малкольм, не упоминая о голосах и видениях.

– Уверены? – Вайс внимательно посмотрел на него. – Никаких головных болей, слуховых или визуальных аномалий, эпизодов дезориентации?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что практически все, кто имел прямой контакт с пещерами, демонстрируют те или иные симптомы, – пояснил Вайс. – У большинства они слабовыраженные и временные. У некоторых, как у Элизабет, они… прогрессировали.

Малкольм решил проявить осторожную откровенность:

– Были некоторые эффекты. Слуховые… впечатления. Но ничего, что мешало бы моей работе.

Вайс кивнул, словно ожидал такого ответа.

– Именно об этих эффектах я и хотел с вами поговорить. Точнее, о их биологической основе.

Он активировал голографический проектор, и в воздухе появилось увеличенное изображение клеток.

– Это обычные человеческие нейроны до воздействия излучения от артефактов.

Изображение сменилось другим, показывающим те же клетки, но с заметными изменениями – более сложные структуры, новые соединения между нейронами, странные органеллы внутри клеток.

– А это после воздействия. Заметьте, детектив, это не повреждение или дегенерация. Это… эволюция. Ускоренная, направленная эволюция.

Малкольм внимательно изучал изображение, отмечая радикальные изменения в структуре клеток.

– Излучение изменяет ДНК?

– Не просто изменяет, – покачал головой Вайс. – Оно перестраивает её с невероятной точностью, как будто следуя заранее определенному плану. Ни одно известное мутагенное воздействие не дает таких специфических, направленных изменений.

Он переключил изображение, показывая сравнительный анализ различных образцов.

– Я провел серию экспериментов с микроорганизмами, подвергая их воздействию излучения различной интенсивности и продолжительности. Результаты поразительны – организмы не просто мутируют, они развиваются в сторону большей сложности и функциональности. Как будто излучение содержит своего рода… шаблон.

– Шаблон для чего?

– Для следующего этапа эволюции, – тихо ответил Вайс. – По крайней мере, так считала Элизабет. Она была убеждена, что артефакты не просто несут информацию в виде символов или технических данных. Они меняют саму биологическую основу тех, кто с ними контактирует, готовя… адаптируя их к восприятию знаний из будущего.

Эта теория объясняла многое из того, что Малкольм испытывал – растущее понимание неизвестного языка, странные видения, ощущение расширения сознания.

– И эти изменения – причина смерти доктора Чанг?

– Да и нет, – Вайс выглядел неуверенным. – Физически её мозг демонстрировал значительные структурные изменения, но не дегенеративного характера. Напротив, наблюдалось увеличение нейронных связей, появление новых типов нейронов, повышенная активность в областях, связанных с обработкой языка и временным восприятием.

– Тогда что убило её?

– Возможно, интенсивность изменений, – предположил Вайс. – Человеческий мозг не предназначен для такой быстрой реструктуризации. Или, как считала сама Элизабет в своих последних записях, «несоответствие между биологическим интерфейсом и информационным потоком».

Он изменил голограмму, показывая запись мозговой активности.

– Это сканирование Элизабет за день до смерти. Обратите внимание на эти паттерны – они не соответствуют никакой известной форме нейронной активности. Как будто её мозг функционировал в совершенно ином режиме, обрабатывая информацию способами, которые мы не можем даже концептуализировать.

Малкольм изучал изображение, ощущая тревожное сходство с собственными ощущениями после контакта с артефактом.

– Она осознавала риск?

– Более чем, – кивнул Вайс. – Именно поэтому она разработала препарат, который вы, я полагаю, уже использовали.

Малкольм не выказал удивления, хотя был впечатлен наблюдательностью Вайса.

– Что конкретно делает этот препарат?

– Он не останавливает изменения, – пояснил Вайс. – Элизабет поняла, что это невозможно без полного прекращения контакта с артефактами, и даже тогда нет гарантии обратимости процесса. Вместо этого препарат замедляет трансформацию, делает её более… управляемой. Позволяет мозгу адаптироваться постепенно, вместо катастрофического перегруза.

– Но не предотвращает конечный результат?

– Боюсь, что нет, – тихо ответил Вайс. – Лишь отсрочивает его. Если вы продолжите контактировать с артефактами, особенно напрямую, процесс будет прогрессировать, пусть и медленнее.

Малкольм обдумал эту информацию. Препарат давал ему время, но не решение.

– В последние дни перед смертью, – продолжил Вайс, – Элизабет была в состоянии, которое я могу описать только как эйфорическое прозрение. Она говорила, что начала понимать не только язык артефактов, но и их назначение, их… истинную природу.

– Что именно она поняла?

– Она считала артефакты не просто хранилищем информации, а инструментом трансформации. Средством, с помощью которого будущее человечество пыталось не просто предупредить нас о катастрофе, но и дать нам возможность эволюционировать, чтобы предотвратить её.

Вайс активировал новую голограмму, показывающую образцы одноклеточных организмов.

– Посмотрите на эти культуры. Слева – контрольная группа, обычные одноклеточные. Справа – те же организмы после недельного воздействия излучения от артефактов. Они начали формировать многоклеточные структуры, развивать специализированные органы. За неделю они прошли эволюционный путь, который обычно занимает миллионы лет.

– И вы считаете, что нечто подобное происходит с человеческим мозгом?

– Именно, – кивнул Вайс. – Но с гораздо более сложными последствиями. Мы не просто эволюционируем биологически – меняется само наше восприятие реальности. Элизабет говорила о «новом способе видеть время» – не как линейный поток, а как многомерный континуум, где прошлое и будущее существуют одновременно с