Техника игры в блинчики - И. А. Намор

непростых обстоятельств старый парижский знакомый Виктора оказался «своим», хотя разобраться, кто для них здесь свой, а кто – чужой, без пол-литры вряд ли удастся. Но и на «пол-литра» времени не оставалось…

Лешаков что-то сказал. Мужчина оглянулся, и рука его скользнула в карман халата. Но Легионер, улыбаясь, сказал что-то еще и положил парню руку на плечо…

«Он!» – поняла Кайзерина, и в этот момент, не прекращая говорить и улыбаться, Лешаков скользнул быстро взглядом поверх головы «раненого» и чуть кивнул.

«Он!»

Кайзерина перевела взгляд на техника-лейтенанта, стоявшего у балюстрады всего в нескольких шагах от нее, и поняла, что не ошиблась. Вересов, два дня проходивший в форме советского командира, появился на галерее в форме испанского сержанта, в пилотке и в зимней куртке, под которой так хорошо прятать оружие. А сейчас – хотя «зал» в очередной раз взорвался аплодисментами и воплями «Вива Виктория!», смотрел не на певицу, а на Лешакова и чернявого невысокого мужичка, пытавшегося освободить рабочую – правую – руку из цепких пальцев старого бойца.

– Иван Константинович! – позвала Кайзерина, подойдя к Вересову вплотную. – Товарищ Вересов, ау!

– Что?! – Вересов резко обернулся, рука его уже была под полой куртки.

– Буквально на два слова, – попросила Кайзерина и улыбнулась.

Она говорила по-русски, и от удивления Вересов несколько растерялся. Нет, он не потерял контроль над собой или событиями, но все-таки оказался не так сообразителен, как должен. И не так осмотрителен, хотя и то верно – Кайзерина опасной ему не казалась. Повода не давала.

– Баронесса? – спросил он, хмурясь.

– Два слова, – напомнила она. – Полминуты.

– Вы?..

– Из той же организации, что и вы…

Кажется, их разговора никто не слышал. Ор стоял невероятный, да и оркестр начинал уже новую мелодию…

«Листья желтые… Однако!»

– Я…

– Я знаю, – серьезно кивнула Кайзерина. – Вы при исполнении, Вересов. Полминуты, и продолжайте «исполнять».

– Хорошо, – решился Вересов. – Идемте!

И первым пошел внутрь здания. Дверь открывалась в короткий коридор – дверь слева и дверь справа – дальше лежала просторная комната и за ней анфилада комнат-палат, в конце которой лестница на хозяйственный двор.

– Ну! – резко обернулся лейтенант, сделав всего два шага.

– Баранки гну!..

У Кайзерины просто не оставалось ни времени, ни выбора, и она сделала то, о чем знала только теоретически…

* * *

Однажды, много лет назад, в Марселе…

– Garçon, j’ai pas commandé un échantillon microscopique mais de quoi bouffer. Remplissez-moi mieux mon assiette[85].

– Знакомься, милая, – сказал Луи-Виктор, – это Гастон Хаш, и он лучше пахнет, чем выглядит, но я думаю, ты и сама уже все поняла…

У Гастона было две клички: Хаш – гашиш, и Херинг – сельдь, но, кажется, он не был сутенером, хотя кто их знает…

– И тогда, – сказал Гастон, вкладывая ей в руку нож, – у тебя, девочка, останется не много времени. Твой враг или убьет тебя одним из тысячи способов, которые знает он и не знаешь ты, или изнасилует, а потом все равно убьет. Ты знаешь, как это происходит? – его глаза налились кровью, и ей стало страшно. – Он завалит тебя на спину, замотает голову подолом платья…

– Не надо! – взмолилась Кайзерина.

Ее охватил ужас, словно то, о чем говорил Гашиш, происходило сейчас и с ней.

– Не надо!

– Как хочешь, – пожал он широкими плечами. – Но если не хочешь, запомни, у тебя будет время на один удар. Не коли! Ты не пробьешь ему грудь, да и живот пробьешь навряд ли. И потом, если не попала в сердце или печень, тебе все равно конец. Где печень, знаешь?

– Нет, – пролепетала она.

– То-то же! – поднял он указательный палец. – А бить надо так и так, – и тут же показал. – И все. Только нож, – Гастон назвал нож по-цыгански «шурином», хотя до этого говорил «наваж». – Только нож ты держишь неверно. Держать нужно так, – снова показал он. – А бить так…

* * *

– Ну! – обернулся к ней Вересов, пистолет был уже у него в руке.

– Баранки гну! – ответила Кайзерина и одним коротким, но сильным ударом клинка, зажатого в руке обратным хватом, перерезала чекисту горло. Раз, и волна крови выплеснулась из широкой и глубокой раны. И ей оставалось лишь скользнуть вправо, чтобы не замараться и обогнуть заваливающегося назад и хватающегося воздух руками «техника-интенданта».

– Браво, баронесса!

Она успела сделать буквально несколько шагов, миновала проем двери, вышла в пустую просторную комнату и…

– Браво, баронесса! – прозвучало ей в спину. – Славный удар, ей-ей! Работали проституткой в Марселе? Без резких движений!

Кайзерина и сама догадывалась, что резких движений делать не стоит…

– Ах, это вы, товарищ военврач! – сказала она, останавливаясь и плавно поворачиваясь к Володину.

– Руки, – предупредил «военврач», держа ее на прицеле.

– А что руки? – «удивилась» Кисси, рассматривая свои руки. Достать браунинг она не успевала, а у Володина в руке был какой-то длинноствольный пистолет. – И, кстати, дружку своему помочь не желаете? Он, поди, жив еще, но это ненадолго.

– Не заговаривайте мне зубы, баронесса, – усмехнулся в ответ Володин. – Я же врач, не забыли? Приятель мой до операционного стола не доживет, а вот вы еще поживете…

– Так я вроде бы умирать и не собиралась…

Кайзерина была совершенно спокойна. Умирать оказалось не страшно, но жаль. Жаль было Баста, жаль было и себя. И ребят жаль. Таню, Райка… Майкла… Но на то и война, не так ли?

– На каком языке вы говорили с техником-интендантом? – спросил Володин, подходя.

– А вы как думаете, господин чекист? – имело смысл вывести его из себя, хотя, если честно, на такую удачу Кайзерина почти не надеялась.

– Мне показалось, что вы говорили по-русски, – переходя на «великий и могучий», сказал Володин, пристально глядя ей в глаза.

– Я не понимаю, – холодно ответила Кайзерина. – Я ваших славянских наречий не разбираю.

– Хотите меня разозлить? – военврач продолжал говорить по-русски. – Не выйдет. А русский ты, сука, знаешь, и ты запоешь! – улыбнулся он мечтательно. – Ты так красиво запоешь, шлюха, так будешь просить прикончить тебя…

– Размечтался, – внезапно сказал по-русски красивый мужской голос, и в то же мгновение девятимиллиметровая пуля, войдя в правый висок Володина, вынесла ему почти всю левую часть черепа. – Говорун, понимаешь…

Кайзерина перевела взгляд влево и чуть не лишилась чувств. Там, с парабеллумом в руке, стоял Баст, в кожаном реглане с советскими знаками различия, и улыбался ей своей, совершенно бесподобной улыбкой.

«Баст… Я сплю?»

Эпилог

1. Майкл Гринвуд, Фиона Таммел. Генуя, Королевство Италия, 20-21 января 1937 года

Вопрос Фионы прозвучал для Степана так, как