Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

выдался таким же мглистым и безрадостным, как предыдущие. Лесана с утра переоделась в чёрное. Сопутчики косились, но помалкивали. Застёгивая на груди перевязь, она вдруг наткнулась ледяными пальцами на что-то неровное под исподней рубахой.

Бусы. Надо же, совсем забыла про них.

Девушка вытянула яркую низку и пропустила её между пальцами. Как нелепо смотрелись красные глиняные ягоды на чёрной верхнице! Обережница дёрнула. Нить лопнула, и бусины горохом посыпались в жирную грязь.

Было не жаль.

О чём Лесана действительно печалилась, так это о потерянном ноже. Она ведь так и не нашла его в чаще. Зато видела размытые за ночь дождём следы крови. Попала. Ходящий унёс оружие в теле. Впрочем, рана наверняка была пустяковая, иначе кровавый след стелился бы далеко, а не обрывался через несколько десятков шагов.

Девушка набросила на плечи накидку, забралась в повозку и переняла у Тамира вожжи. К полудню будут в Елашире. Обережница посмотрела на своего спутника. Тот был нынче особенно задумчив.

– Что с тобой? – спросила она.

– У меня отец в Елашире. Дом помню. Липу старую помню. Улицу забыл, – растерянно ответил колдун.

– Найдём, – утешила его Лесана.

Тамир кивнул. Он сызнова не помнил ни лица́, ни имени. Плохо. А может, нет? На душе царил покой. Не было ни высасывающей пустоты, ни одиночества, с которыми он свыкся за последние вёсны.

Обоз тронулся.

Колдун посмотрел на Лесану. Что-то в ней неуловимо переменилось. Он всё глядел и силился понять, что именно. Но не находил ответа. Пока она не почувствовала его взгляд и не повернулась.

– Что?

Он покачал головой.

– Ничего.

И это было правдой. Ничего. Её лицо ничего не выражало. И глаза были пусты. Он знал только двух женщин, которые смотрели так же. Одна из них была мертва.

Колдун промолчал, потому как нелепым и глупым показалось ему говорить Лесане о том, что она стала очень похожа на Бьергу.

Глава 44

Фебра перенесли из подземелья в лекарскую. Окна здесь смотрели на по́лдень[22], отчего почти весь день тут было тепло и через открытые ставни лилось солнце.

Клёна приходила после занятий, приносила с собой вощёную дощечку и писа́ло. Твердила уроки. Иногда вязала.

Ей нужна была шаль. Игла сновала в ловких пальцах, нить тянулась. И время в тишине лекарской, казалось, замирало.

Ихтор не гнал девушку, а выучи, которые поочерёдно находились возле Фебра, смотрели на неё с молчаливым уважением: она не бледнела и не тряслась, когда меняли повязки, промывали гноящиеся местами раны и наносили вонючую жирную мазь.

Ночами Клёна давала ребятам передышку. Приходила в самое волчье время, под утро, когда сон морит и нет никаких сил ему, клятому, противиться. Устраивалась возле постели обережника, протирала его пересушенные губы влажной тряпицей, по ложке вливала в рот травяной настой.

Однажды за этим делом девушку застиг Руста. Его выуч, нынче следивший за израненным воем, вышел по надобности, оставив Клёну одну.

– Опять сидишь? – недовольно спросил лекарь.

– Сижу, – ответила девушка и порадовалась про себя скрипу входной двери: послушник воротился, а значит, не случится какого-то дурного разговора.

Но не тут-то было. Целитель не успокоился, взял Клёну под локоть и вывел из лекарской.

– Послушай меня, бестолковая, – сказал он. – Ну ты-то ладно, девка глупая, но отец-то у тебя не дурак. Я всё никак в ум не возьму, почему не воспретит тебе отираться тут денно и нощно.

– Я попросила! – вполголоса, но всё одно гневно ответила Клёна.

– Попросила… – передразнил Руста. – Зачем? Ратоборец этот не поднимется уже. И всем, кроме тебя, ясно: прежним не станет. Чтоб ходить, ему рука нужна твёрдая – на костыль опираться. А она плетью висит. Половина головы отбита. Глаз один ослеп, ухо не слышит. Ноги нет. Он ежели и очнётся, так только слюну по подбородку пускать. Вытирать её будешь? Вы, девки, народ жалостливый, вот ты себе в голову и вдолбила, будто мужика никчёмного…

Лекарь не договорил: по коридору, словно щелчок кнута, разнеслось звонкое эхо пощёчины. А Клёна круто развернулась, но, прежде чем скрыться за дверью лекарской, услышала в спину:

– Бестолочь!

С той поры она ходила мимо Русты, как мимо порожнего места. Даже взглядом не одаривала. А он лишь ехидно усмехался, давая понять, что скоро её девичья глупость споткнётся сама об себя, и уж тогда-то ничто не удержит упрямицу возле немощного женишка.

Клёне становилось спокойно, только когда в лекарскую приходил Ихтор. Он осторожно ощупывал раны ратоборца, лил на них дар. Приводить Фебра в чувство целитель запретил до тех пор, пока не зарубцуются следы волчьих зубов. Так и вою легче, и послушникам. Одно дело присохшие повязки с крепко спящего, опоённого отварами человека сдирать, другое – с бодрствующего и всё чувствующего.

Однако без удержу нельзя дурманить человека травами. Пора было понемногу возвращать Фебра в мир живых, а заодно выяснить: пошло лечение впрок или ратоборец и вправду, как предрекал Руста, поплыл рассудком.

Нынче Клёна протирала целебным отваром некогда ладное, а теперь похожее на скелет, изъязвлённое рубцами тело. Сердце сжималось от боли и жалости. В воздухе висел терпкий травяной запах. Остро-сладкий, тягучий… Знакомый. Девушка повернулась к Ихтору, помешивающему булькающее варево, спросила:

– Чем пахнет?

– Это? – Целитель кивнул на горшок. – Взвар лечебный. Силы придаёт, плоть заживляет.

Клёна видела, как с пальцев обережника сыпались в бурлящий кипяток искры дара.

– Чудно́, – сказала она.

– Что чудно? – не понял Ихтор.

– Я мигом.

Девушка поднялась и вышла. Однако вскоре вернулась с небольшим кувшинцем, горлышко которого было плотно закупорено.

– Что это? Знаешь? – спросила она, протянув Ихтору немудрёный сосуд, в котором хозяйки обычно держат сливки или лечебные настои.

Обережник снял обёрнутую холстинкой крышку и принюхался.

– Откуда у тебя? – спросил он удивлённо.

– В мамином сундуке нашла. А у неё откуда – не ведаю. Что это?

Ихтор повернулся к столу, капнул на плоское блюдце немного настойки. Провёл над ней рукой, и в воздухе, озарившемся голубым сиянием, заплясали изогнутые резы.

– Я знаю только одного целителя, который мог изготовить такое снадобье, – задумчиво произнёс обережник, а потом повернулся к девушке и сказал: – Береги этот кувшинец, Клёна. Здесь у тебя, почитай, живая вода. За такую настойку платят серебром по весу лекаря, её приготовившего. Тут силы влито, на десятерых хватит.

Клёна с удивлением посмотрела на безыскусный сосуд, таивший в себе этакое сокровище.

– Не только твою голову, десятки голов можно было б вылечить, – добавил Ихтор.

– А ежели Фебру дать? Он поправится? – встрепенулась девушка.

Слова о