Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

Почти целый день они ехали молча. С плоской вершины лысого холма Нерис заметила первое крупное поселение – пруд, мельницу, длинные ряды аккуратных домов. Имбирю сразу захотелось туда, к людям, в теплое стойло, и это вполне можно понять.

– Завтра к полудню увидим одну маленькую деревеньку, – вдруг громко произнес Мескер. – Заедем туда, навещу знакомого, разведаю обстановку.

– Угу.

– Тебе же вроде было интересно, откуда у меня здесь знакомые.

Нерис пожала плечами.

– Рассказывай. Я не могу тебя остановить.

Начал он, как обычно, издалека.

Маззаны – страшно суеверное племя. Когда в начале нынешней эпохи зажглось на небе созвездие Белого Куцехвостого Кота, каждая семья в их деревне умудрилась в кратчайшие сроки раздобыть себе по такому зверьку, чтобы приманить удачу. Отрубленные хвосты сворачивали улиткой и закапывали у порога, а потом раз в год проверяли, на месте ли останки. Считалось, что Белый Кот однажды спустится тайком на землю, отыщет хвост свой и превратит его в дюжину ярких звезд, которые загорятся все одновременно в ночь после весеннего равноденствия. Тогда начнется новая эпоха. Семья, у порога которой это произойдет, будет окружена вниманием и почетом.

Уже почти десяток лет сновали туда-сюда по маззанской деревне расплодившиеся белые коты, когда в доме у озера родился Мескер.

Уже почти десяток лет длилась война с Берстонью. Уже сотни и тысячи сгинули на полях сражений, но маззаны каждого поминали по имени. В их традиции гибель на поле боя – единственная альтернатива победе.

Но иногда традиции нарушаются. У таких нарушений всегда есть последствия.

Мескер родился вскоре после того, как его мать получила ужасное известие: великий воин Саттар, ее любимый брат, не пал в проигранном бою, как велел ему священный долг, но попал в плен к берстонцам – поговаривали даже, будто сам им сдался, лишь бы шкуру свою спасти. Имя и род его покрылись вечным позором, забытые и стертые из истории племени. Мескер стал живым воплощением этого позора: младенец, с рождения отмеченный уродством – уже дурной знак, а в такой-то семье иных и не жди.

И двенадцать лет маззаны обходили дом у озера стороной.

– А потом? – в нетерпении спросила Нерис, не заметив, как погрузилась в рассказ с головой.

– А потом, – сказал Мескер, и глаза его сузились, – приехала Танаис.

«Тьфу», – подумала Нерис.

Мескер ласково потрепал по шее рыжую кобылу.

Эта лошадь стала первым настоящим подарком, который он получил за свою жизнь.

Дочь царицы, сильная и прекрасная, как весна, верхом на ней прибыла однажды в дом маззанских старейшин и поведала им о гибели Саттара.

Спустя долгие годы изгнанничества и скитаний он все-таки пал в бою – и в каком бою! На курганах Ольхи пробудила молодая колдунья гнев великой Матери, призвала к битве бессловесных детей ее, зверей и птиц, и не было другого воина, кроме Саттара, который смог бы последним своим ударом эту колдунью одолеть. О такой гибели в племени сложили бы легенду, будь у ее героя имя, и Танаис сказала: «Я возвращаю Саттару его имя. Таково мое желание. Такова воля царицы».

А воля царицы для всех – закон.

В тот день судьба впервые улыбнулась Мескеру – когда Танаис зашла в дом у озера и улыбнулась ему, мальчишке-сироте. Она успокоила полоумного деда, последнего из его родни, взяла уродливого изгоя за руку и отвела к пещере у подножия Шипа – самой островерхой из хаггедских северных гор.

Спустя три года Мескер вышел оттуда все таким же уродливым, однако изгоем он больше не был.

Старейшины племени, хранители тайного знания, семенили рядом и шумно гордились лучшим своим учеником. Он прошел тогда по родной деревне, и все маззаны склоняли перед ним головы – не только затем, чтобы не видеть его лица, но и в знак глубокого уважения. Они шептались и переглядывались, когда Мескер садился верхом на рыжую кобылу, которая все это время терпеливо ждала его на конюшне.

– И ты поехал в Берстонь? – предположила Нерис.

– Куда глаза глядели, туда и ехал, – ответил он.

– А зачем?

– Так надо. Три года затворничества, три года странствий. Для равновесия. Долго объяснять.

– А если бы тебя убили по дороге?

– Я лучший, но не единственный, – усмехнулся Мескер, многозначительно постучав пальцем по виску.

Нерис прорычала:

– Ты намеренно меня раздражаешь?

– Рад, что ты заметила.

– Тебя все еще могут убить по дороге.

– И что ты станешь делать, когда доберешься до Ольхи?

– Что-нибудь придумаю.

– Я в тебя верю.

– Пошел ты, Мескер.

– Нет, серьезно. Танаис рассказывала, пока мы ехали к перекрестку, как ты подчинила себе вожака волчьей стаи и запрягла его с сородичами в сани сестры, чтобы та выиграла зимнее соревнование. Так что у меня нет сомнений в твоей находчивости. Кстати, которая это была из сестер?

– Хесида, – со вздохом ответила Нерис.

– Темная шатенка с агатами в ушах?

– Точно.

– Вы с ней очень похожи. Это родная твоя сестра?

– Нет. Моя мать – Салиш, а она – дочь Ясинты.

– А отцы у вас разные?

– Проклятье, Мескер! Ну разумеется!

– Да я же просто спросил. У царицы Шакти весьма многочисленный клан. В нем легко запутаться.

– Вот пусть Танаис тебе все и разъяснит.

– Я, между прочим, заметил, что вы с ней не здоровались и не прощались.

– Мы уже несколько лет не общаемся.

– Почему?

Нерис предпочла сменить тему.

– А где твои родители?

– Умерли, когда мне было три или четыре.

Что ж, она сделала не самый удачный выбор. Сердце заныло от тревоги о Басти. Нерис поежилась и сказала:

– Сожалею.

Мескер отмахнулся.

– Не надо. Я все равно их не помню. Может, они были те еще сволочи.

Нерис ненароком подумала, что вынуждена согласиться: среди маззанов, судя по всему, это не такая уж большая редкость.

Котов-то бедных мучить за что?

Скрипучим мяуканьем встретила путников берстонская деревня: весна вовсю уж отплясывала задорный танец, разогревала топотом стылую землю. Нерис и Мескер проехали вдоль околицы к большому обособленному двору, откуда издалека несло чем-то ужасно кислым.

На двух всадников с интересом поглядывала приоткрытым глазом мохнатая собака. Едва они приблизились к калитке, глаз широко распахнулся одновременно с пастью, и двор огласился звонким лаем.

– Свои! – тут же закричал Мескер, лихо спешился, размотал шарф и клацнул на собаку зубами.

Лай немедленно стих, зато со стороны сарая, перед которым поблескивал на солнце чан – очевидный источник кислого запаха, – покатилась волна гулкого ворчания. Крепкая дверь открылась, и из темноты вышел высокий мужчина в кожаных перчатках до самого локтя. Он прикрыл глаза, привыкая к