Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

– А где Ортрун?

– Вчера еще уехала с гетманом на пир в Хореву.

Модвин необъяснимо занервничал и чуть не выложил карту, которую намеревался приберечь.

– А ты отправил письмо?

– Конечно, господин. Сразу же.

– Хорошо. – Ход управляющего «старухой» навел на неожиданную мысль. – Дивиш, а ты знаешь какого-нибудь… кого-то по имени Горушка?

– Нет, таких не знаю. А зачем вам?

– Я… э-э… в лагере слышал от новобранцев одну историю…

– А, так это, наверное, про Горуна из Жильмы. Был такой местный дурачок.

– Расскажи мне про этого Горуна.

– Сын мельника он был вроде. Уехал на войну бесстрашный, а вернулся безумный. В лесу по полгода жил, народ пугал – ну, тех, кто по грибы да ягоды. Сгинул уже давно, все и позабыли.

– А когда он…

Модвин не закончил фразу и, едва завидев на пороге раскрасневшуюся Ютту, понял, что партию им с Дивишем тоже не доиграть.

– Не знаешь, где Баво? – громко спросила она мужа через весь зал.

– А что такое?

– Крынчику плохо.

У Модвина вспотела шея. Он заново перевязал хвост и уже на ходу вытер лицо рукавом. У людей Гоздавы в казармах есть свои лекари, и довольно много. Если позвали Баво, значит, они не справились. А Крынчик хоть и сдал, вероятно, Модвина сестре, все-таки оставался единственным из хорунжих, к которому он по какой-то причине не побоялся обратиться.

Сказать, что в казармах очень удивились появлению господина, – не сказать ничего. Старший Мышецкий вылупил на него глаза на входе и, не переставая жевать, указал пальцем на одну из комнат верхнего этажа, когда Модвин спросил, где ему найти Крынчика. У подножия лестницы на него не глядя нагавкал широкоплечий рядовой, которого потом тут же обступили товарищи и, в свою очередь, принялись гавкать уже на здоровяка. Модвин видел это сверху и испытывал зуд в области живота.

У него зачесались взмокшие ладони, когда он зашел в крохотный уголок, служивший спальней молодому хорунжему. Над ним стоял, скрестив руки, полноватый Лефгер и занимал едва ли не половину комнаты.

– Доброго, господин, – с небольшой задержкой поприветствовал хорунжий. – Хотя вон какая у нас напасть.

Обычно Крынчик ужасно громко храпел, когда спал на спине. Теперь он лежал навзничь с закрытыми глазами и вертел головой из стороны в сторону, попеременно постанывая и вздыхая.

И еще у него под завязками сильно топорщились штаны.

– Он просто видит сон, – пробормотал Модвин, не зная, куда деться от смущения. – Очень… приятный сон.

– Да я рад за него, только это все тянется уже полдня, и до человека не доораться. Вот смотрите. – Лефгер склонился над товарищем и начал грубо трясти его за плечи. – Крынчик! Крынчик, тить твою налево! Хаггедцы!

– Достаточно, спасибо, – вежливо произнес Модвин.

Крынчик заворчал:

– Мф-гвх.

Потом он повернулся на бок и снова томно вздохнул.

Модвин вспомнил вдруг, как в детстве прятал от взрослых вещицы, которые могли стать причиной обидного выговора. Змеиный выползок, сушеная мухоморная шляпка, острый осколок стекла из замкового окна. Он совал все эти предметы под подушку и через какое-то время о них забывал. Только много лет спустя Модвин понял, что Ютта, которая каждый вечер пела ему колыбельные, раскрывала его секреты, когда он засыпал, и потихоньку от них избавлялась. Сюжеты ее колыбельных менялись в зависимости от того, насколько опасной она считала находку. После осколка, например, Ютта спела о том, как один мальчик порезался, заболел и умер. Модвин тогда расплакался и не спал всю ночь. Ютта успокаивала его, не зная, что он на днях своими глазами видел, как долго и мучительно может умирать человек.

Модвин наклонился, пошарил рукой у Крынчика под подушкой и вытащил оттуда маленькую круглую баночку. Под крышкой оказалось совсем немного, с полногтя, мелкого белого порошка, размазанного по краю. Крынчик использовал почти все, что было. И теперь никак не мог очнуться от сна.

Когда наконец разыскали и привели Баво, Модвин сразу протянул ему баночку и сообщил о своих подозрениях на ее счет.

– Любопытно, – протянул лекарь, разглядывая порошок и принюхиваясь, как гончая. – Откуда это взялось?

– Я, кажется, знаю, откуда, – пробормотал Модвин. – Лефгер, можешь найти Радека Стужицу и… и… Есть у нас кто-нибудь из Жильмы?

– Вальтер есть. А на что они вам, господин?

– Мне нужно ненадолго покинуть замок.

– Вы, конечно, попробуйте, – усмехнулся хорунжий, – но госпожа велела страже у ворот никуда вас не выпускать.

– Что это значит? – опешил Модвин.

– Ну, ворота сами по себе не открываются.

Лефгер выглядел совершенно уверенным в своей правоте. Он и был прав, разумеется, ведь ворота действительно не открываются сами по себе. Однако тон, которым хорунжий выразил эту мысль, вызвал крайне неприятные воспоминания. «В прошлый раз, – подумал Модвин, – когда батрак говорил со мной в подобном тоне, у него в шее в конце концов оказался кинжал».

– Мне об этом известно, – сказал он и сделал полшага вперед. – А тебе известно, кто я такой?

– Господин Модвин Фретка, – тем же неприятным тоном ответил Лефгер и криво улыбнулся. – Я вас помню еще в пеленках.

– Что ж, у тебя хорошая память. Запомни, что я теперь хозяин этого замка. Ты стоишь на моей земле, пьешь мою воду и ешь мою еду. Как и стража у ворот. Так что они откроются, если я этого захочу.

Выдержать взгляд Лефгера оказалось нелегко, но Модвин выдержал. Хорунжий медленно кивнул и вышел, позвав через перила лестницы Вальтера Жильму – того самого молодца, который чуть раньше рявкнул на Модвина. Под строгими взглядами братьев Мышецких рядовой принес извинения. Момент неловкости, к счастью, продлился не слишком долго.

Потом к маленькому отряду присоединились Радек из Стужицы, такой же незадачливый убийца, как Модвин, и тот новобранец со сломанным носом, чье имя никак не хотело задерживаться в голове. Модвин просто подозвал его жестом и велел идти с ними.

Ворота все-таки открылись. Дозорный на вершине сааргетской башни зашевелился – наверное, интересовался у тех, кто сидел пониже, по какому поводу переполох. Покидая замок, Модвин держался в седле очень прямо и старался не обращать внимания на прожигающие спину взгляды.

Жильма, большая деревня к востоку от тракта, по которому можно через день-другой выехать на дорогу к старой столице, встретила их напряженной тишиной. Не лаяли собаки, не мычали коровы, не сновали туда-сюда страшно занятые батраки: не происходило ничего такого, чего Модвин ожидал от деревни. Люди в основном сидели по домам, а те, кого все-таки встретили по дороге к мельнице, склоняли головы и торопились скрыться за высокими заборами.

Изба мельника оказалась пуста, хотя все выглядело