Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

через заляпанное окно луч заиграл на металле и цветном стекле. «Она как будто счастлива, – подумалось Модвину. – И даже… красива». Сикфара надела шнурок на шею и ласково обратилась к служанке:

– Передай ей от меня большое спасибо.

Батрачка почтительно кивнула и выскользнула за порог, неплотно прикрыв дверь. Модвин хотел на всякий случай запереться, но Сикфара отвлекла его просьбой:

– Налей нам лимонада, пожалуйста.

Она указала на кувшин, стоящий на комоде в углу комнаты, и вложила в книгу короткий отрез тесьмы, прежде чем закрыть. Когда Модвин передал ей один из наполненных кубков, спросила с интересом:

– Как тебе эта комната?

Он сел на кровать и снова осмотрелся, пытаясь найти подвох, но тот, похоже, прятался где-то под слоем пыли.

– Не очень уютно.

– Это пока. Я обставлю ее наилучшим образом. Наш сын появится на свет здесь.

Модвину стало совсем неуютно, и он сказал первое, что пришло в голову:

– Ортрун всегда рожала у себя в спальне.

– А я буду рожать как положено, – строго ответила Сикфара, обхватив рукой живот. – За пару недель до срока уединюсь и не буду ни с кем видеться, кроме лекаря и повитух. Моя мать так делала, а еще раньше – бабушка. Они обе родили много здоровых детей.

– Твоя мать приедет?

– Разумеется. Комнату напротив я готовлю для нее.

Модвин залпом допил лимонад и отставил кубок на прикроватный столик. На коленях у Сикфары лежал тот же роман, который она читала Освальду за день до его смерти. Стало вдруг любопытно, о чем там написано. Возможно, слова с этих страниц – последние, которые брат услышал в жизни. Сикфара отложила книгу на подоконник, к свертку, и ее подол медленно, как крадущаяся кошка, пополз вверх, обнажая ноги.

И тут дверь скрипнула будто бы от сквозняка, но дело оказалось в другом – Модвин неожиданно увидел на пороге младшую племянницу.

– Тя! – громким шепотом произнесла Грета. – Спрячь меня!

Она пролетела мимо Модвина смерчем и ловко забралась под кресло. Сикфара расправила пышные светлые юбки, загородив ими Грету, как занавесью, улыбнулась и прижала палец к губам. Никто не видел сейчас ее лица, кроме Модвина, но она все равно изобразила, будто наслаждается вкусом лимонада и не может думать больше ни о чем.

Ритмичный топот двух пар детских ног, раздавшийся в коридоре, становился тем отчетливее, чем ближе Томаш и Тетрам были к приоткрытой двери. Щель оставалась совсем узкая, но Модвин все равно решил, что мальчики заметят ее, ворвутся в комнату и опять переиграют сестру в салки. Его это так раздосадовало, будто не Грета пряталась за пышной юбкой, а он сам.

Однако близнецы промчались мимо. Когда их топот затих, Сикфара заговорщицки шепнула:

– Они убежали. Можно вылезать.

Ее юбки зашуршали по полу.

– Спасибо, тя, – отряхнувшись, сказала Грета, а потом задумчиво пригляделась к Сикфаре и протянула руку, чтобы потрогать перья на шнурке. – Красиво.

– Хочешь себе такой?

– Хочу.

Сикфара сняла оберег и предложила девочке.

– Держи.

Грета пришла в восторг. Убегая, она помогла сквозняку и подняла такой поток воздуха, что дверь за ней захлопнулась.

– Ты совсем не боишься колдунов? – спросил Модвин.

Сикфара усмехнулась, звякнула пустым кубком о подоконник и пересела на кровать.

– Не от них мне нужны обереги, милый, а от твоей возлюбленной сестры.

Она сбросила туфли и положила ноги Модвину на колени. Он безотчетно погладил ее лодыжку, потом икру и бедро, потом оказался с Сикфарой лицом к лицу, потом дышал ей в затылок и опомнился, только когда она взяла свои книги и ушла.

Модвин кое-как привел себя в порядок, сделал большой глоток лимонада прямо из серебряного кувшина и поспешил обратно в башенное «гнездо». Однако в коридоре, проходя мимо запертой спальни сестры, услышал ее твердый голос, вспомнил слова Сикфары про обереги и остановился. К голосу женскому примешался мужской. Ортрун и Збинек говорили на повышенных тонах, но Модвин не мог отсюда различить, о чем.

Зато он отчетливо слышал характерный шорох между камней, и в голову прокралась заманчивая идея. «Она ведь не спрашивала моего согласия, когда вскрывала письмо к владыке», – сам себя приободрил Модвин. Мысль эта немедленно ему опротивела, и крысиная шкура налезла на него, как влитая.

Среди тысячи звуков, со всех сторон одновременно ворвавшихся в уши, Модвин сразу выделил знакомые голоса. Он подобрался ближе, отлично ориентируясь в кромешной тьме, и застыл, опасаясь лишний раз пошевелить хвостом.

– Да как ты не понимаешь! – все больше распалялась Ортрун. – Теперь, когда Освальд умер… Хрен с ней, если родится девочка. А если мальчик? Ему же все достанется, Збинек! Все! Здесь от Шилг будет не продохнуть! Я не могу ждать до зимы. Действовать надо сейчас.

– Я свое слово сказал. Мне этот план не нравится.

– Брось. Ты же сам говорил, что мечтаешь сровнять Гоздаву с землей.

– Ага, и чтобы нас потом за это не повесили.

– Не повесят, если Модвин станет владыкой. У нас будут свои пушки и будет чем из них стрелять. Перго сказал, ни одна крепость перед ними не выстоит. Все получится.

– Тогда стань моей женой.

Скрипнул стул. Ортрун очень тяжело вздохнула.

– Мы вместе много лет. У нас четверо детей. Я и есть твоя жена, Збинек. Угомонись.

– Наши дети – ублюдки.

– Мы это исправим. Сначала наденем на Модвина серебряный обруч.

– На тебе он смотрелся бы лучше, – заметил Гоздава после длинной паузы.

– Ты представляешь хотя бы, как он выглядит?

– Нет. Зато я сейчас смотрю на тебя.

– Так перестань смотреть. Подойди и возьми.

Стул опять скрипнул. Модвин бросил крысу так быстро, будто она собиралась его укусить.

Он понял вдруг, что на месте Збинека чувствовал бы себя неприятно. Много лет вместе, четверо детей, а Ортрун продолжает ему отказывать. Неужто правда боится колдовского проклятия, наложенного хаггедкой на сааргетских госпожей?

Модвин не мог найти иного объяснения. Еще Сикфара время от времени подливала масла в огонь, замечая: «Видишь, мне двадцать три года, и я вдова». Ортрун недавно исполнилось двадцать шесть. «Освальду тоже было двадцать шесть», – вспомнил Модвин, и ему стало холодно.

Несколько ночей он просыпался в поту, потому что брат приходил к нему и мрачно глядел исподлобья, а когда Модвин решался спросить, в чем дело, заливался истерическим хохотом.

Однажды утром Дивиш заметил на лице господина последствия дурного сна и предложил дружескую партию в «осла и батрака». Они сели играть в обеденном зале, расторопная служанка время от времени подливала им пряной медовой воды. В замке стояла необыкновенная тишина, и Модвин, сосредоточенно высчитывая, какие карты должны оказаться у