Прах - Элизабет Бир

– Еще одним союзником, которого ты можешь съесть?

– Кто знает… – сказал Самаэль. – Может, ты победишь и меня. – Он пожал плечами. – Но ты же знаешь, что говорят про возраст и коварство против молодости и навыков.

– Нет, – сказала она.

Он наклонился к ней.

– А что помешает мне все равно это сделать?

– Тебе нужно согласие.

Риан не угадывала – знание дал ей герой Ынг; это требование – жестко запрограммированное, не поддающееся упрощению, – было с самого начала встроено в Исрафила. Что бы ни собирались сделать ангелы, прежде всего им требовалось получить согласие объекта, или Капитана, если действие затрагивало нескольких людей.

– Если ты позволишь, я покажу тебе то, что вижу. – Самаэль обвел руками круг от путеводных звезд до мира. – Весь гул жизни машин, все сознания, которые кружат на шкуре мира, сияя в диапазоне, который ты не видишь. Посмотри направо.

Риан посмотрела туда, куда он указал, – и успела заметить, как огромная часть «Лестницы Иакова» отрывается от корабля, словно отпиленная ветка – от дерева. Пока часть корабля, вращаясь, летела прочь, Риан увидела, что атмосфера не выходит наружу, что внутри не светят огни. Эта часть корабля начала разламываться на более мелкие куски, и они пришли в движение. Они будут разобраны на фрагменты, они усилят живые части корабля, сделают его настолько прочным, чтобы он мог выдержать натиск волны, или же их превратят в моноволокна, которые – если небеса или фортуна будут на их стороне – помогут поймать магнитосферу взорвавшейся звезды и создать ускорение.

Но это же не совсем так, да? Ударная волна в любом случае создаст ускорение.

Вопрос, стоявший перед ними, заключался в том, будет ли это ускорение в крошечных кусочках… или полезное ускорение, которое позволит миру снова отправиться в полет.

Кусочки отрывались – от лифта, от мира. Риан пыталась не смотреть на них, пыталась не представлять себе, что эти кувыркающиеся части – не выпавшие ржавые болты, а нечто большее.

– Это не причина жертвовать собой ради тебя.

Лицо Самаэля перестроилось вокруг острого края его улыбки.

– А как насчет того, чтобы пожертвовать собой ради мира? Для того чтобы победить их, понадобятся все ресурсы, которые у нас есть.

– «Их».

Простое местоимение. Оно не должно было сбросить Риан так глубоко в холодный колодец страха, что голос ангела полетел за ней, словно эхо.

– Да, – сказал Самаэль. – Ариан и ее союзник-ангел тоже идут на вечеринку. Если мы правильно рассчитали время, то окажемся на месте уже после того, как другие претенденты слегка размягчат друг друга, и мы сможем забрать их останки. Потрясающе, правда?

Когда Риан бросила на Самаэля свирепый взгляд, он просто пожал плечами.

– Золотко, я – ангел. Мне пятьсот лет. Я не хочу умирать.

– Даже если такова божья воля? – бросила она.

– Если такова божья воля, мы почувствуем это на своей собственной шкуре, верно?

Отвернувшись, Риан включила микрофон языком и быстро передала Тристену слова Самаэля. Поначалу он молчал, и Риан увидела как задвигались его доспехи и шлем: ее дядя покачал головой.

– Ты его не слышал, – с отвращением сказала Риан. – Ну конечно, ты мне не веришь…

– На самом деле… – Тристен подтянул себя к ней, цепляясь руками за надстройку лифта; его белые доспехи мерцали, словно звезды, – если не считать красноватых пятен, где на броню падал свет одной из путевых звезд. – Я тебе верю, – сказал он. – Но ехать быстрее мы не можем.

Она открыла рот, чтобы обвинить его. В ней копились слова. Отрицание. Гнев.

Он – взрослый, возвышенный. Принц этого мира. Старший живой сын Аласдера Конна.

Если он ничего не может сделать…

…значит, ничего сделать нельзя.

28

Поцелуй ангелов

Мир к миру, пепел к пеплу, прах к праху

В твердой и неизменной надежде на адаптацию.

Заупокойная служба из Новой эволюционистской библии

Персеваль повернула голову и позволила ангелу поцеловать ее. Она закрыла глаза, дыша приоткрытым ртом, и ждала, что будет дальше.

Поначалу ничего не произошло. Короткий, целомудренный поцелуй. Прах прижался к ней, затем отступил.

И вдруг она почувствовала, что ее дыхание очистилось, а следующий вдох – наполнил грудь, которую уже не сдерживало страстное желание. Персеваль сделала глубокий вдох, задержала дыхание, позволила воздуху течь.

Она снова владела собой. В течение одной долгой, чистой секунды, она ликовала, и если бы крылья тоже принадлежали ей, она бы развернула их.

А затем Прах коснулся ее плеча и назвал ее «капитан».

И Персеваль поняла, что больше никогда не будет собой.

Она подготовилась к вторжению, к тому что ее вырвут из себя, раздавят, изнасилуют, проткнут. Но все оказалось совсем не так. Она почувствовала, что постепенно растворяется. Края ее сознания словно скользили в разные стороны, становились хрупкими, а затем превращались в частицы. В порошок.

В прах.

Персеваль раскрошилась. Рассыпалась. Разделилась на части. Растеклась. Рассеялась. Она утекала прочь – ядро, средоточие, эго стало тенью, через которую может проникнуть даже звездный свет. Персеваль словно превратилась в одни лишь пальцы без глаз, сплошные края без центра. Она почувствовала, как весь мир проходит сквозь нее или как вся она проходит сквозь мир – корабль и его обитатели уже ничем не отличались друг от друга. Она ощутила все дефекты мира, почувствовала, где его металл устал от боев, от бесконечного воздействия энтропии.

Прах был с ней. Вращаясь вдоль сетей, узлов, балок и решеток мира, она ощущала всю диффузную сущность Праха, всю его холодную ангельскую волю.

Она знала, где корабль выдержит, когда основная путеводная звезда превратится в сверхновую. Она видела, где никакой ремонт не поможет, где корабль неизбежно разрушится. Она ощущала границы других ангелов и те места, зайти куда она не могла.

Она почувствовала, как с одной стороны приближается Ариан. С другой стороны шли Риан и Тристен, чтобы вернуть ее домой. Слишком поздно, слишком поздно. Персеваль оплакала не свою потерю – ведь она их не потеряла, а горе, которое они испытают от ее имени.

Словно капля масла, упавшая в лужу, Персеваль растеклась тонким слоем. И растворилась в мире.

* * *

Довезти Риан и Тристена до конечной точки лифт не мог, но доставил их к внешнему корпусу самого мостика, который находился в самой сердцевине мира. Когда лифт с лязгом остановился, вибрируя и напрягаясь так, что Риан чувствовала неслышный визг уставшего металла сквозь подошвы, она поначалу не смогла отцепить свои перчатки от балки. Но Тристен, сверкая доспехами, остановился рядом с ней