Царства смерти - Кристофер Руоккио

class="p1">– Этого должно хватить… – Северин задумалась, – на стандартный год? Если экономить.

Она хищно улыбнулась. Я ответил тем же.

– Как вам удалось выжить? – спросил я Урбейна.

– Вы не нашли мой второй передатчик. – Колдун двумя пальцами указал в область сердца. – Он перенес проекцию моего деймона сюда, пока вы возились с беднягой Бахудде.

– Думал, для такого нужен передатчик побольше.

– Как те, что на Эринии? – улыбнулся Урбейн и сел на ящик с пайком. – Там вам не хватило считаных минут. Нет, на Эринии нам нужно было передать несколько десятков проекций деймонов на расстояние в половину светового года, и сделать это быстро. На Беренике был только я… и мне всего-то нужно было попасть на орбиту. – Колдун ехидно ухмыльнулся. – Я смотрю, вы не слишком-то разбираетесь в машинах?

– Достаточно, чтобы понимать, что вы собой представляете.

Я пожал плечами и, придерживаясь за шершавую стену, поднялся на ноги. Грязная роба липла к телу.

– И что мы собой представляем? – с той же улыбкой спросила Северин.

– Вы призраки. Вы умерли вместе со своими оригинальными телами.

Женщина фыркнула.

– Примитивная чушь! – со смехом сказал Урбейн.

– Не чушь, – возразил я, прекрасно понимая глубину связи между телом и сознанием. – Говоря вашими же словами, вы лишь проекция, тень… того, кем вы были прежде.

– Когда-то мы были тенями, – загадочно произнесла Северин. – Теперь мы больше чем люди.

Я присмотрелся к ним. Внешность Северин была вполне человеческой, типичной для женщины-мандари, а вот Урбейн явно отказался от некоторых деталей своей человечности. Его нос был плоским и широким, отдаленно похожим на носы сьельсинов, а уши, кажется, полностью приросли к голове?

– Я встречал кое-кого, кто раньше следовал таким же убеждениям. Он настолько отдалился от своей человечности, что теперь, наверное, даже не понимает, что потерял.

– Вздор, – отмахнулся Урбейн.

– Нет, – возразил я. Если бы это было вздором, мне бы наверняка встретилась хотя бы одна химера, сохранившая немного нравственности и морали. – Нельзя стать больше чем человеком, изначально делая себя меньше чем человеком.

– Нет такой вещи, как «человек». – Урбейн грациозно поднялся. – Мы скопление данных. Генов. Мыслей. Не важно, в какую форму все это облачить.

– Форма определяет функции, – парировал я. – Меняется тело, меняется разум.

– Мы тут не затем, чтобы о философии дискутировать!

– Нет, – согласился я. – Вы тут затем, чтобы позлорадствовать. Так валяйте.

Я вытянул руки и пошевелил пальцами. Боли не было. Пока я сидел во тьме, пластыри сделали свою работу. Это подтверждало, что прошло по меньшей мере несколько дней.

Несмотря на ошейник и клетку я, кажется, обрел почву под ногами. Урбейн это заметил.

– Марло, не забывайте, что вы пленник! Вы проиграли!

– Это так. Проиграл.

Отвернувшись, я уставился в воду у ног и отстраненно, как бы про себя, добавил:

– Ваш приятель Иован обмолвился, что ваша цель – уничтожить Империю.

– И освободить человечество, – подтвердил Урбейн, раскинув бледные длиннопалые руки.

– Отдав его в рабство сьельсинам?

Колдуны переглянулись.

– Новые системы понятий, – ответила женщина. – Новое развитие. Сьельсины открывают новые, ранее недоступные возможности.

– Включая ликвидацию Империи? – Я оглянулся на колдунов.

– Включая это, – сказала Северин. – В Империи человечество расслабилось. Сколько времени прошло с последнего громкого изобретения? С последней индустриальной революции? С последней инновационной идеи? Ваши лорды вполне довольны, играя в темное средневековье и делая вид, будто Золотой век до сих пор продолжается.

Я отвернулся и зашагал к берегу пруда. Там плавала рыба, целые косяки мелких серебристых рыбешек длиной меньше моей руки.

– Сьельсины хотят уничтожить нас.

– Они хотят уничтожить yukajjimn, – согласился Урбейн. – Мы же не yukajjimn. И вы не будете, если всего лишь преклоните колено.

Из пруда на меня посмотрело мое отражение.

– Это социальный статус? – не в силах скрыть удивление, произнес я.

Давным-давно, когда я встречался с князем Аранатой Отиоло, тот говорил о людях-юкаджимн так, как будто это относилось только к Соларианской империи. Кхарн Сагара в эту категорию не входил. Тогда я не слишком об этом задумался – были дела поважнее, но теперь мне стало понятно различие и важность этого различия. Сагара служил тому князю, чтобы сохранить мир и иметь возможность торговать с ним. Таким образом он встал на низшую ступень иерархии, наверху которой находился сам князь. Неудивительно – для темного властелина Воргоссоса клятвы не имели значения, только личные интересы. Сьельсины не собирались уничтожать все человечество… только тех людей, кто не склонится перед ними.

– Вы сами аэта, – сказал Урбейн. – Человек-аэта.

– Юкаджимн-аэта, – добавила Северин.

– Это социальный статус… – тупо повторил я, по-прежнему глядя в воду. – Значит, вы заставите людей склониться перед завоевателями?

– Мы спровоцируем перемены, – ответил Урбейн. – Прогресс.

– Это не одно и то же.

– Одно! – возразил Урбейн, и его тень мелькнула на стене за прудом. – Под управлением Пророка человечество расселится по всей галактике, по многим галактикам. Мы будем служить в его армиях, строить его города. Мы возвысимся. Эволюционируем. Человечество превзойдет себя. Мы должны превзойти себя.

Я обернулся на колдуна, посмотрел на его лицо – имитацию облика хозяев. Разглядывая, я понял: его манила власть. Все эти доводы о возвышении человечества были для него самого. Он продал бы триллион человек в рабство и на бойню, если бы мог этим завоевать престиж. Он рассчитывал стать по меньшей мере визирем при дворе нового императора-ксенобита. Но этим дело не ограничивалось. Урбейн, несмотря на свои заявления, был фанатиком.

– Колдун, вы же человек науки, – сказал я, покосившись на его вдруг умолкнувшую коллегу. – Вы говорите, богов не существует. А по мне, и религия, и наука – испытания веры. И то и другое – поиск, и, по моему опыту, поиск одного и того же.

– Вы глупец, – хмыкнул Урбейн. – Мы строим лучший мир.

– Рай, – уточнил я. – Просвещение? Называйте как угодно.

Это застало колдунов врасплох, и я продолжил:

– Согласно сугубо научному подходу, почти любые изменения ведут к худшему. Всякое изменение усиливает энтропию, а энтропия – это лишения, утрата. – Я не переставал думать о финальном, апокалиптическом видении тьмы в конце времен, о последних звездах, гаснущих, как свечи, под действием темной энергии. – Чего-то хорошего можно добиться, лишь сохраняя то, что есть, – людей, организации, что угодно, – то, что приносит пользу.

– И кто определяет, что приносит пользу, а что нет? Вы? – возмутилась Северин.

– В Империи триллионы людей. Триллионы людей, готовых погибнуть, защищая ее. – Я повернулся и гневно посмотрел на Урбейна и Северин. – А вас сколько?

Было видно, что я уязвил их.

Как и революционеры, составившие «Лотриаду», маги МИНОСа, очевидно, были малочисленной группой. Революционеры всегда малочисленны, они всегда навязывают свое ви́дение праздным массам, не заботясь