Будет день - И. А. Намор

в кругу поклонников, и в койку, даже если «койка» – шикарное ложе в дорогой гостинице. Но что ей, уставшей и вымотанной, до той койки, если не помнит даже, как падает в нее ночью и с трудом продирает глаза утром? Что ей до всей этой роскоши, если в белых ли, черных ли простынях она спит одна? Или почти одна… А еще фильм, гонка съемок, студия звукозаписи… Ну хотя бы график выступлений, наконец, установился – до смерти надоели импровизации! – и бухгалтерией заниматься не надо. Антрепренер подписал контракт – неожиданно щедрый, невероятно щедрый, если иметь в виду, что она пока считай никто, но… видимо, антрепренер понял намеки Федорчука.

«Пока никто… Или уже кто-то?»

Кто-то… – зеркало не обманывает. Уже кое-кто, и зовут ее Виктория Фар.

«Так-то, голуби мои!»

Не Пугачева и не Ротару, но та, которой обещано будущее немереной крутости.

«Или пуля в затылок…»

Ну что ж могло – может – случиться и так. Но по внутреннему ощущению это достойней жалкого прозябания в Аргентине или Чили.

«Не нужен нам берег турецкий… И Мексика нам не нужна! А если за дело, то и пуля не дура!»

От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь.

– Да! – раздраженно бросила Таня, знавшая, впрочем, что «чужие здесь не ходят». – Ну!

Но это были свои.

Скрипнула, раскрываясь, дверь, и в «кабинет» вошел Виктор.

– Опять не в духе? – с какой-то странной интонацией спросил месье Руа. – А тебе, между прочим, цветы.

«Цветы… Скоро аллергия от них начнется!»

– От кого? – не оборачиваясь, спросила она, припудривая между тем носик. – Записка есть?

– Нет, – ответил Виктор и протянул ей сзади, через плечо, веточку сирени.

– Сирень? – удивилась Таня. – Студентик какой-нибудь? – спросила, не потрудившись даже взять у Виктора цветок.

– В Париже она уж две недели как отцвела, – скучным, «лекторским» голосом сообщил Федорчук, продолжая держать букетик над ее плечом. – Самолетом из Стокгольма… пришлось в Вильнев-Орли съездить…

– Вот как? – что-то в его тоне насторожило, но она не успела еще переключиться с собственных мыслей на новые «вызовы эпохи». – И от кого же?

– Баст, – коротко ответил Виктор, вкладывая веточку в руку Татьяны.

– На самолет деньги нашлись, а на розы… – начала, было, она и, разом побледнев, уронила веточку на трюмо, схватилась за горло, останавливая рвущийся вскрик.

– Что с тобой? Плохо? – Виктор метнулся к графину с водой, налил полстакана и поднес Татьяне. – Попей. Сейчас за доктором пошлю… Да что с тобой! – снова спросил он, заглянув в глаза Татьяне, уже настолько блестящие, что в уголках накопилась влага и сорвалась двумя слезами.

– Жаннет! Что?.. – Виктор задергался, не понимая, что происходит, но видел – дело плохо.

А ей и в самом деле было плохо.

– Д-ден-нь… р-рож-жден-ния… – выдавила она из себя, отпуская на волю слезы и боль.

– Что? У кого? – не понял Виктор.

– Мне… сегодня… «там»… сорок…

… Мама… сирень… Двадцать восьмое мая…

«Олег вспомнил… Я сама замоталась… и Жаннет…»

А слезы текли и текли…

Глава 9

Дуб и чертополох

Пожалуй, вряд ли найдется на свете занятие проще, – если уж втемяшится в башку такая блажь, – чем наводить порядок в безлюдном хозяйстве, ранее тебе не принадлежавшем. Не связывают условности и традиции. Никто не стоит за плечом и не сопит укоризненно, подразумевая, что «при старом хозяине» было лучше. Нет вечного, как полусуточные приливы Ферт-о-Форта, стариковского шепота за спиной – «по миру пойдем с новыми порядками. Не та нынче молодежь, да и что с него, англичанина, взять?!»

Такое положение дел не то, чтобы радовало Майкла Гринвуда, а вместе с ним и Степана, но значительно облегчало задачу полноценного вступления во владение. Да и обнаруженные поблизости от поместья горные – форелевые – речушки, питавшие «Лох-чего-то-там», восприняты были с благодарностью как полноценный дар небес. Или хотя бы в качестве приятного бонуса к библиотеке и висковарне. В следующий приезд сюда, – а когда он будет, следующий? – стоило озаботиться снастями и снаряжением, ибо в этой глуши приобрести их – несбыточная мечта.

Однако если взглянуть на все это с другой стороны, то еще лучше рассуждать о наведении порядка в новом «дворянском гнезде», сидя в глубоком кресле у камина. Глубоком и жестком, несмотря на несколько подушек, подложенных на сиденье. И не абы как сидя, а в точном соответствии со сладкими фантазиями о «старой доброй Англии». То есть с большим графином (пинты на три, не меньше) «неженатого» пятидесятилетнего виски и новеньким хумидором из белизского кедра, полным отборных сигар Partagas.

Степан и сам не знал, почему выбрал именно этот сорт. Мало ли в мире хороших сигар? Но, наверное, проскочили какие-то ассоциации с безденежной молодостью, когда по карману начинающему преподавателю были лишь крепкие и сладковатые кубинские сигареты. Были, разумеется, и сигары, скатанные – по рассказам очевидцев – на широких бедрах юными мулатками острова Свободы. Эти сигары – именно Partagas, продававшиеся в киосках «Союзпечати» по сорок копеек за штуку, – дорогое удовольствие для редких пижонов.

Яркие воспоминания молодости, будь они неладны! Цвета и запахи – как вспышки стробоскопа – наотмашь бьющие по нервам. А вот виски в «там и тогда» не было. Никакого. Лишь коллеги – счастливчики, командированные в «забугорье», привозили нечто вроде «Белой лошади» или «Черного кота». Дешевого, надо отметить, пойла, а иное было просто недоступно с учетом невеликих инвалютных суточных. Но «у советских собственная гордость»… и хорошим тоном считалось, дружно уговорив в очередной раз пузырек «ячменного самогона», притворно удивляться: «как они там эту гадость пьют?»

Здесь все иначе. Этот виски великолепен без преувеличений. Дымный, торфяно-дубовый аромат, казалось, пропитал за несколько дней все окружающие Матвеева предметы. Но виски – и это главное – не подменял собой событий жизни, а лишь придавал им особый вкус, как маленькая щепотка специй делает обыденное блюдо запоминающимся.

За неделю графин потерял не более трети своего содержимого, ибо важен не результат, а процесс. На второй день, после визита в один из пабов Питлохри, Степан попытался, по старинной шотландской традиции, совместить употребление виски с местным некрепким элем, специально сваренным для запивания ячменного нектара, но быстро отказался от этой затеи. Такой «секс для нищих» его не прельщал и как-то мало сочетался с неспешными размышлениями в кресле у камина.

«Кстати о птичках… И что мне прикажете делать с этим приютом самогонщиков? Бросить все и заняться спаиванием населения страны исторического противника? Я скорее сам, от одних только дегустаций, „белку“ заполучу. По-шотландски рыжую и с