Будет день - И. А. Намор

– Почему?

«Боже мой! Взрослая же женщина! И откуда, спрашивается, такая наивность?»

– У нас разный жизненный опыт, Ви, – Кейт выполнила ладонью некое сложное действие, расшифровать которое Вильда наверняка не могла. – Ты просто не поймешь.

– Ладно, – кивнула Вильда. – А второе?

– Узнай у портье расписание поездов. Мы едем в Софию.

– Куда?! – опешила Вильда.

– В Софию, – улыбнулась довольная произведенным эффектом Кейт. – Баст на службе, и что-то мне подсказывает, что в ближайшие месяц-два мы его поблизости от себя не увидим. Как полагаешь?

– Да, – согласилась Вильда, медленно приходившая в себя после пережитого стресса. – Наверное.

– Вот мы и воспользуемся случаем… Впрочем…

– Что?

– Все время забываю о мелочах, – мрачно объяснила Кейт.

– О чем ты? – нахмурилась Вильда.

– О проклятой визе! – Кейт с сомнением посмотрела на свой портсигар, сиротливо лежавший посередине стола, но не закурила, оставив очередную пахитосу на потом. – Я забыла, что тебе нужна виза. Следовательно, мы едем в Берлин. Там быстренько сделаем тебе болгарскую визу и «ту-ту» – я уезжаю, но скоро вернусь!

* * *

«Седьмой день без Баста… полет проходит нормально…»

Кем она себя ощущала? Кем была и кем стала? Простой вопрос, но вот ответ на него при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж и очевидным. Теоретически она должна была остаться тем, кем была, то есть Ольгой Васильевной Ремизовой, русской, беспартийной – шутка – разведенной, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, проживающей… то есть проживавшей, разумеется, в Санкт-Петербурге, по адресу Большой Сампсониевский проспект, дом номер…, квартира на третьем этаже. Но чем дальше, тем меньше она ощущала себя Ольгой, хотя и Кайзериной Кински – той настоящей Кайзериной, какой та была до «вселения» – не стала тоже. И что же получалось?

«Одно сплошное безобразие!» – невесело усмехнулась Кейт и наконец закурила.

– Кейт, – сказала она вслух, выдохнув сладковатый дым пахитосы. – Кайзерина, Кисси…

Немецкие фонемы не раздражали. Пожалуй, напротив, воспринимались гораздо более естественными, чем русские. И вот, что странно: Кайзериной она не была и – не стала, перестав одновременно быть Ольгой, но имя, имена – приняла, как свое, родное, с нею родившееся и ставшее частью ее личности. Возможно ли такое? А черт его знает! Наверное, это мог бы объяснить Баст – «И где же тебя носит, милый кузен?!» – но его сейчас нет рядом. А сама она и объяснять ничего не желала. Есть только то, что есть, а почему и отчего, кому какое дело?! Вот была она когда-то полноватой и тихой Олей-тихоней – вечной актрисой второго плана, играющей роли без слов, и что? Кто-то интересовался, почему умная от природы – она ведь никогда не была глупее ни одноклассников, ни однокурсников, скорее, наоборот, – здоровая (и спортом занималась и совсем неплохо!), на лицо не уродина и смелая – вот ведь, едва киллером не стала, а оказалась в «углу»? И сама «дурью не маялась», разбирая, что и почему не сложилось в жизни. Так с чего бы ей начинать упражняться в этом теперь, когда все, наоборот, замечательно и интересно?

«Совершенно ни к чему!» – она плеснула себе коньяка прямо в чайную чашку, оказавшуюся на столе, и сделала глоток.

Вот и с выпивкой творилось что-то непонятное. Ольга никогда много не пила. Пила Кисси Кински, но Кайзерина не знала меры и, если ее не остановить, могла и напиться, как обычная алкоголичка. Просто молодость и вбитые еще в детстве правила поведения позволяли до времени скрывать свою слабость. Однако «нонеча не то, что давеча».

Кейт снова усмехнулась и сделала еще глоток.

Да, теперь алкоголь действовал на нее совсем не так, как раньше. И что же из этого следовало? Что нынешняя Кайзерина не совсем настоящая? Что «вселение» не прошло бесследно не только для «души», но и для ее организма? Возможно, что так. Однако Кейт все-таки старалась «не доводить до крайности». Пила, но в меру – сорвавшись пока один лишь раз, в домике в Арденнах, курила, но не злоупотребляла. И вела, в целом, здоровый образ жизни.

«Секс лучшее средство от ожирения, не правда ли?»

Впрочем, слово «секс» еще не успело стать общеупотребительным, и, следовательно, влияние Ольги Ремизовой на новую Кайзерину Альбедиль-Николову тоже не было исчезающе малым. Баронесса и думала порой совсем не так, как раньше, и знаниями оперировала, явно неимеющими никакого отношения к «кузине Кисси».

Она сделала еще глоток и с разочарованием обнаружила, что коньяк закончился.

«Тридцать граммов? – спросила сама себя. – Ну, никак не больше. Можно и повторить».

– За жизнь! – провозгласила тост. – За нашу чудесную жизнь, сколько ее ни будет!

И это тоже была правда, которую следовало однажды сформулировать, чтобы «услышать» и удивиться. И в самом деле, где-то глубоко в подсознании она понимала, что «подписалась» играть в крайне опасные игры. Ее ведь запросто могли убить или схватить в Париже 13 февраля. Могли, но не убили, из чего отнюдь не следовало, что не убьют в следующий раз, когда бы и где этот «раз» ни состоялся. Во всяком случае, такая вероятность существовала. И вот теперь – сегодня, сейчас – она себе это сказала, что называется, вслух. Сказала и крайне удивилась собственной вполне парадоксальной реакции. И Кайзерина – настоящая австриячка, – и Ольга, были порядочными трусихами, хоть не всегда и не во всем, а вот новая Кейт умела смотреть на жизнь трезво и не бояться того, что неизбежно. Минус на минус… дали новое качество. Теперь опасность бодрила кровь и заставляла с жадной исступленностью любить жизнь, «данную нам в приятных ощущениях».

– Прозит! – она сделала еще один глоток, швырнула в пепельницу окурок пахитосы и вытащила из портсигара новую.

«Сегодня можно, – решила она, закуривая. – Сегодня у нас вечер разоблачения чудес!»

Ей предстояло «разоблачить» еще два «фокуса»: «Чего я хочу от жизни?», имея в виду суть собственного существования в данном теле и в этом времени; и «Баст фон Шаунбург какой он есть». И она их разоблачила еще до того, как вернулась из своего похода Вильда.

Жена Баста принесла две новости. Она все-таки не беременна, – «И слава богу!» – внутренне обрадовалась Кейт, – а ближайший удобный для них поезд на Берлин отходит в половине девятого вечера.

– Вот и славно! – улыбнулась Кайзерина, примеривая мысленно, как шляпку или меховое манто, имя Екатерина. – Забеременеть ты еще успеешь, а поезд в половине девятого – это просто замечательно. Пообедаем без спешки, спокойно соберемся, и на вокзал.

– Ты тут не много ли выпила? – нахмурилась Вильда, начинавшая время от времени заботиться о Кейт, как старшая сестра