Молот Пограничья - Валерий Пылаев

титулованного аристократа. Пусть барон здесь чужой, пусть его репутация далека от безупречной — с ним придется считаться. И не только судье, который явно вызвал Мамаева первым не просто так, но и местным князьям.

— В тот день я отправился в Тосну… — начал барон.

В отличие от Милютина, он буквально воплощал собой спокойствие. Не дергался, не вертел головой и не сбивался — будто читал свою недолгую речь по бумажке. Наверняка так оно и было: при всех своих незаурядных талантах Мамаев вовсе не казался человеком, способным на ходу выдумать витиеватости вроде «хладнокровное убийство» или «покойный, которого я имел честь знать лично».

И чем дольше он говорил, тем яснее становилось, на что рассчитывали Зубовы со своим поверенным. И как именно собирались выставить меня полубезумным потрошителем. И если они еще и потрудились сделать так, что слова Мамаева подтвердит хотя бы…

— Да что ж ты такое несешь⁈

От грозного рева, прокатившегося по залу, задрожали стекла в окнах. Горчаков вскочил со своего места, едва не опрокинув кресло. И вид у старика при этом был такой, будто он готов прямо сейчас растолкать благородных господ, прорваться к кафедре и собственноручно придушить Мамаева за его слова.

— Богами клянусь — он врет, как дышит! — Горчаков сжал громадные кулачищи. — Посмотрите только, судари, он…

— Тишина в зале! Ольгерд Святославович, ведите себя прилично, или я буду вынужден попросить вас выйти! — визгнул Милютин, ударив по столу молотком. И тут же повернулся ко мне. — Игорь Данилович, вам есть, что ответить свидетелю?

— Только то, что он говорит неправду. — Я пожал плечами. — Я могу рассказать, как все было на самом…

— То есть, вы, милостивый сударь, утверждаете, что я вру? — произнес Мамаев обманчиво-мягким тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Он чуть подался вперед, разве что не поднявшись со своего места, и в его взгляде загорелись недобрые огоньки. Весьма угрожающая картина — особенно для того, кто в курсе непростой репутации барона. Наверняка и эту часть спектакля срежиссировали Зубовы со своим поверенным, но мне было уже все равно. Прямо передо мной сидел человек, до которого я давно хотел добраться и сам.

И раз уж судьба дает шанс — его не стоит упускать.

Особенно если уже и так знаешь, чем все закончиться.

— Верно, сударь, — проговорил я в гробовой тишине. — Именно это я и утверждаю. Вы бессовестно врете.

— Довольно! — Мамаев оскалился. — Я не собираюсь выслушивать все это от мальчишки!

— Полно вам, судари… Хватит, остановитесь сейчас же! — Милютин постучал молотком по столу, но как-то робко, неуверенно, будто на самом деле не собирался даже пытаться прекратить спор. — Слово аристократа священно, однако один из вас… Один из вас ошибается!

— И мы можем без особого труда выяснить — кто! — проговорил Мамаев, поднимаясь. — Полагаю, нет нужды утруждать суд разговорами с остальными свидетелями. Вряд ли хоть кто-то здесь откажется от своих слов. И раз уж Игорь Данилович посмел прилюдно обвинить меня во лжи — я не оставлю подобное без ответа! Мы решим все в славных традициях Пограничья. — Мамаев сделал театральную паузу и развернулся к залу. — Наши предки называли это божьим судом. И если почтенный Петр Петрович позволит…

— Матерь милосердная! — Милютин отпрянул, вжимаясь в кресло. — Неужели вы и правда хотите?..

— Да, ваше сиятельство! И если Игорь Данилович прямо сейчас не принесет свои извинения, — Мамаев развернулся на каблуках и с улыбкой посмотрел мне прямо в глаза, — я требую суда поединком!

Глава 26

— Ну уж нет! — рявкнул дядя, вскакивая с места. — Этого я не потреплю!

Следом за ним поднялся Горчаков, потом еще несколько седобородых старцев — видимо, из числа князей. Они-то как раз знали обычаи Пограничья куда лучше остальных — поэтому уже сообразили, что сейчас происходит.

Мамаев бросил вызов. И не с глазу на глаз, а прилюдно, и теперь мне оставалось или выйти на поединок с Одаренным вдвое старше, или…

В общем, вариантов было немного.

— Я правильно понимаю, что вы, Виктор Георгиевич, желаете драться с тем, кого только что называли мальчишкой?

Голос Орлова прозвучал раскатом грома, с легкостью перекрывая шепот и ругань в зале суда. Его сиятельство неторопливо шагал между рядов к кафедре, и во все стороны от него струилась такая мощь Дара, что даже старые князья морщились, отодвигаясь от прохода.

— А вы, Петр Петрович? — поинтересовался Орлов. — Разве не собираетесь положить конец этому балагану?

— Я… Полагаю, даже мы с вами не вправе… Не можем же мы мешать высшему суду? — проблеял Милютин. — Власть Праматери выше власти самого государя. И если Игорю Даниловичу будет угодно…

— Вот именно — если будет угодно! — рявкнул Орлов. И, сделав еще несколько шагов, склонился надо мной. — Я хочу, чтобы вы понимали, что происходит, князь: вас просто-напросто хотят убить.

Я молча улыбнулся. Наследник рода, появившийся на свет в законном браке, еще мог бы позволить себе уклониться от схватки, но на репутации бастарда отказ поставит крест — раз и навсегда. Так или иначе, мне придется выбирать между позором и клинком матерого дуэлянта — а Зубовых, пожалуй, устроит любой исход. Они неплохо подготовились, загоняя меня в ловушку.

Но кое-что все-таки не учли.

— Вы понимаете, что можете требовать рассмотрения дела в обычном порядке? — продолжил Орлов, чуть сдвинув брови. — Что имеете полное право обратиться за справедливостью лично к государю и отказаться от поединка?

— Понимаю. — Я пожал плечами. — Но не откажусь.

Не успело эхо моих слов стихнуть под высоким потолком ратуши, как зал тут же наполнился гамом. Князья и местная знать повскакивали со своих мест и спорили так отчаянно, что, казалось, еще немного — и драка начнется прямо здесь. Половина требовала запретить поединок, но и у Зубовых хватало союзников — ничуть не менее громогласных и упрямых. Милютин бешено стучал судейским молотком и что-то верещал, но никто его уже не слушал.

— Молчи! Игорь, молчи, Матери ради! — простонал дядя, проталкиваясь ко мне через толпу.

На его лице застыло выражение такой боли, что я всерьез испугался, что сердечный приступ настигнет беднягу лет этак на двадцать раньше положенного срока. Горчаков ломился следом — и выглядел немногим лучше. Орлов стоял