Будет день - И. А. Намор

– Ну, я и не думала, что тебя придется чему-нибудь учить, – так же тихо ответила Кейт. – Достаточно, что пришлось повозиться с твоей… женой.

– Хотел бы я знать… – начал было Баст, но Кейт ему договорить не дала.

– Чужая душа потемки, – сказала она, вставая. – А женская – тем более. Я подожду вас в бильярдной… – и выпорхнула, не оглядываясь, из комнаты, а Баст постоял еще секунду или две, глядя ей вслед, потом покачал головой и направился своей дорогой.

Он поднялся на второй этаж и, пройдя по коридору, остановился перед дверью в спальню жены – их общую спальню, если на то пошло, в отличие от личных апартаментов Баста, примыкающих к его кабинету.

«Вопрос в том…» – но бог свидетель, он даже не понял, о чем подумал. Просто мелькнула какая-то мысль, неважная и необязательная, вот Баст на ней и не сосредоточился. Не уловил, не распознал, не постиг – и немудрено. То, что началось накануне, во время звонка Вильды, никуда не исчезло. Напротив, наваждение это только окрепло, и личная встреча с Вильдой и Кайзериной лишь добавила «масла в огонь». А потому, стоя перед дверью, Баст даже не задумался, зачем он это делает и где пролегли границы его нынешних нравственных императивов. Все это стало вдруг неважно, а совесть – такая субстанция, что даже блистательный Фихте и Шопенгауэр запутались бы, не говоря уже о Ницше. Да, Себастиан фон Шаунбург не зря изучал философию в Бонне и Гейдельберге: ему ничего не стоило самому запутать любого собеседника, а если понадобится, то и себя.

«Мешает ли мне то, что и другие начнут поступать подобным образом? – спросил он себя и сам же себе ответил, отворяя дверь: – Ничуть».

Вильда сидела у высокого овального в тяжелой резной раме зеркала и расчесывала волосы. Вообще-то это мало походило на подготовку к конной прогулке, но Баст об этом даже не подумал, как не обратил никакого внимания и на то, что за считанные минуты, пока оставалась в спальне одна, Вильда успела избавиться от платья, сменив его на пеньюар. Какое там! Вопрос: мог ли он вообще мыслить сейчас хотя бы отчасти рационально? Но даже если и мог, то потерял эту способность уже в следующее мгновение.

Баст шагнул в комнату не в силах отвести взгляд от нимфы, расчесывающей вьющиеся волосы цвета темной меди; хлопнула, закрываясь, дверь, и взгляд мужчины, скользнув по спине и плечам женщины, упал в зазеркалье. И там, в неверной глубине отражения их взгляды встретились, Басту показалось, что глаза Вильды вдруг вспыхнули колдовским зеленым огнем и начали увеличиваться в размерах, а в следующее мгновение она поднялась с изящного низкого пуфика, и одновременно с ее движением вверх – ничем не удерживаемый на плечах пеньюар скользнул вниз…

* * *

Но если в начале партии Вильда удивила его необычным дебютом, подготовка которого не обошлась, разумеется, без руки мастера, в миттельшпиле Баст взял полный реванш, показав супруге, кто в доме хозяин и что это может означать в постели, хотя к этому времени они оказались уже на ковре.

«Фашист – полное ничтожество! – мелькнуло в голове Баста, когда он на мгновение вернулся в себя, чтобы еще через мгновение снова рухнуть в сладкое небытие. – Такой женщиной пренебрег! Урод!»

Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается. Угасла и страсть, истощив до последней возможности изнемогшие в неравной битве с физиологией тела. Увы, бесконечная любовь получается («Будет получаться», – поправил себя Олег) только в порнографических фильмах. Вот там заряд никогда не кончается. А в жизни…

«И это ведь мне всего двадцать восемь сейчас, – лениво соображал лежа на спине Баст. – И я в хорошей физической форме…»

Возможно, он действительно сегодня молод и силен, но за окном уже начало смеркаться, и это наводило на размышления.

«Сколько же времени мы?..»

У Вильды сил все еще было много больше, чем у него. И не удивительно. Женщины – пусть и не все, но многие – гораздо выносливее в сексе, чем мужчины. Закон природы, так сказать. Неоспоримая константа бытия…

– Я знаю, – сказала Вильда, садясь рядом с ним.

– Что же ты знаешь? – спросил он.

– Такое не может случиться вдруг… Это правда?

– Что? – он ее совершенно не понимал.

– Кейт сказала, что тебя… ты…

– Ну? – у него не было сил, даже чтобы нахмуриться.

– Ты пережил смерть? – и глаза полные зеленого ужаса.

«Бог мой, что наплела тебе эта женщина?!»

А с другой стороны, как еще объяснить смену модуса операнди?

«Не так и глупо…» – согласился он с Кайзериной.

– В какой-то степени, каждый из нас переживает свою смерть в каждое мгновение жизни.

– Баст, я знаю, что ты умный…

– Но не железный, – улыбнулся он и даже погладил ее грудь. – Тебе придется неделю откармливать меня мясом с кровью, чтобы я вернул себе хотя бы часть сил, оставленных за пару часов в тебе.

– Пару часов? – нахмурилась Вильда и оглянулась на окно. – О, господи! Уже вечер, а Кейт…

– А Кайзерина догадалась, что мы не поедем на прогулку уже через полчаса, после того, как мы не спустились вниз.

– Ты думаешь?!

– Знаю.

– И насколько хорошо ты ее знаешь? – тихо спросила Вильда, покрываясь румянцем. Краснела она стремительно и весьма впечатляюще.

– А ты? – вопросом на вопрос ответил Баст, отмечая, как розовеют уже плечи и грудь Вильды. – Да не смущайся, – добавил он через секунду. – Кисси очень хороший человек, и не любить ее крайне сложно. Согласна?

– Да.

– Тогда чего ты стесняешься или кого ревнуешь?

* * *

Весна в Баварии выдалась просто замечательная. Впрочем, если верить «воспоминаниям детства», так здесь было заведено с начала времен или, вернее, с окончания последнего оледенения. Баст, разумеется, не возражал. Чем торчать в сыром промозглом Берлине, лучше путешествовать по Швабии и Вюртембергу, спускаясь к Боденскому озеру, где – в Оберлингене – у него состоялся приятный во всех отношениях разговор с Виктором Вайцзеккером[70], или «поднимаясь» в Австрию – в Вену и Шарнштейн, где доживали свой век некоторые небесполезные «обломки австрийской империи»[71].

Передвигались, большей частью, на автомобиле и без излишней спешки, останавливаясь на ночлег то в сельских гостиницах, то в замках «друзей дома» и дальних родственников. Пили франконский «штайнвайн» – белые вина из долины реки Майн, и – что следует отметить – вюрцбургский Hofkeller мог запросто конкурировать с лучшими французскими и итальянскими винами. Впрочем, и пиво здесь было дивное. Даже дамы отдали должное множественности «Францисканеров», «Капузинеров» и прочих «Шпатенов». Ну, а