Отцовское знамя - Наиль Эдуардович Выборнов

успел остановиться: это был Пашка. Без шлема, с лицом, покрытым брызгами крови, он махал рукой в сторону, откуда пришли воины Сергея и что-то кричал.

Я повернулся и увидел пятерых или шестерых конных, которые, торопя лошадей во всю мочь, улепетывали прочь. Непонятно откуда появившийся на поле боя боярин Ян вскинул лук, выпустил стрелу, и один из беглецов повалился на землю.

Ромка подошел справа, подхватил с земли валяющуюся на ней рогатину и вогнал лезвие в грудь лежавшего на земле дружинника. Уперся ногой в труп, выдернул и пошел к следующему. Это правильно, нечего заставлять людей мучиться зря.

Я посмотрел на свои руки. Перчатка на левой была порвана, рукава воинской куртки до самых локтей оказались покрыты кровью. Но это была не моя кровь, чужая. Кровь всех тех, кого я сегодня убил.

Но если не убил бы я, то убили бы меня?

– Мы победили! – только теперь я услышал, что кричал Пашка. – Мы победили, ты слышишь меня?

Глава 21

Брянское княжество. Лесные пущи. Лето 55-го года от Последней Войны

Добычу мы взяли богатую. Одних только пластинчатых доспехов полтора десятка, самых разных: от клепаных, вроде тех, который носил я, до кожаных курток с грубо нашитыми пластинами. Да еще десяток кольчуг, длинных и коротких. И тридцать с лишним коротких мечей и несколько длинных.

Стеганые поддоспешники, пропитанные кровью бывших хозяев даже брать не стали, оставили на трупах. Не отстирать если сразу, то загниют, а нам постирушки устраивать было некогда. Остальное навьючили на лошадей, потому что в единственной повозке не было места – там лежали раненые.

Лошадей тоже переловили с полтора десятка голов, да еще с десяток все-таки умудрились убежать в лес, но о них никто не жалел. Этих бы довести и уберечь.

Но добыча мало волновала меня, потому что, хоть мы и победили, но понесли очень тяжелые потери. А людей взять нам было неоткуда, и ничего с этим поделать было нельзя.

Меньше всего пострадали люди боярина Луки: привычные к сече рубаки дрались расчётливо, строя не ломали и умудрились не потерять ни одного человека. Так что, как была у него дружина в полтора десятка клинков, так и осталась, и они были основной ударной силой нашего поредевшего отряда.

Еще уцелели братья-лесовики, они вместе с боярином Яном держались поодаль от места схватки, стреляли из луков, а ближе подошли уже когда стало понятно, что мы берем верх.

А вот боевые холопы боярича Никиты полегли все. Он и сам пострадал: его, еле живого, полузадохнувшегося, достали из-под груды тел: и своих, и вражеских. Дрался он отчаянно, потерял шлем и меч, а последнего из врагов вообще зарезал кинжалом. Но тяжелых ран у него не было, так что должен был выкарабкаться.

Еще погибли двое парней из Огибного. Они пали в самом начале битвы во время копейной сшибки: одного из них закололи рогатиной, а второго вышибли из седла и затоптали. Камень остался жив, но был тяжело ранен в голову, и я не был уверен, что он доживет до следующего утра.

Из новиков, приведенных дружинниками отца, мы потеряли троих, и почти все остальные были ранены, но легко. Кровь мы остановили на месте, и оставалось надеяться, что молодые и крепкие парни выдюжат и не слягут с горячкой. Из стариков погиб Даниил, причем, пал он, прикрывая одного из новиков.

И о чем я жалел больше всего: был тяжело ранен Игнат. Боярин Сергей пробил его доспех, грудную клетку и, кажется, порвал легкое. Когда бой был закончен, я поспешил к нему и нашел его живым, однако рана его привела меня в отчаяние. Я не знал, что нужно делать, чтобы спасти его, не умел лечить такие. Оставалось только снять изрубленный доспех, перемотать грудь и погрузить старого воина в повозку.

О том, что пятеро бойцов из дружины боярина Сергея сумели сбежать, помнили все, так что разобравшись с ранеными и добычей, мы поспешили покинуть место схватки и ушли в лес. Погода будто подыгрывала нам, и через час зарядил ливень, который должен был смыть все следы. Так что найти нас сразу вряд ли удастся, и у нас было пару дней, чтобы зализать раны и перейти на новое место.

А меня трясло от мысли, что все эти смерти на моих руках, и виноват в них только и исключительно я. Если бы меня не понесло на поиски возможности заполучить отцовский престол, если бы остался жить спокойной жизнью деревенского лекаря в Васильевском селе, ничего этого бы не случилось.

Были бы живы новики, были бы живы деревенские парни, доверившиеся мне. Были бы живы дружинники боярина Сергея, и он сам. Он ведь был совсем не плохим человеком, просто оказался слишком предан нынешней власти.

И, что доводило меня еще сильнее, все ждали от меня команд, но я оказался не способен приказывать своим людям. От дурных мыслей у меня опускались руки. Я не знал, что нам делать, и не желал там находиться, и больше всего мне хотелось бросить все и бежать. Без разницы куда: на полночь, в пустоши, где когда-то находился великий город под названием Москва, на полдень, в Союз Торговых Городов, в мелкие княжества на закате или на восход, где на недели пути раскинулись степи.

Боярин Лука понял, что ждать от меня осмысленных действий нет смысла, и принял командование на себя. Он приказал разбить лагерь, лично распределил караулы, расставил на постах тех, кто мог держаться на ногах. Тех, кто был ранен легко, отправил заготавливать дрова и кашеварить.

Я же сидел под деревом на подстилке из двух маленьких сосенок и никак не мог оторваться от разглядывания кровавых пятен на рукавах моей куртки. Мрачные мысли обуревали меня, и с каждым мгновением я погружался все глубже и глубже в их пучины.

Зачем я вообще все это начал? Потому что не видел для себя возможности жить по-старому после смерти матери? Или потому что оказался захвачен перспективами, которые открыл для меня Игнат: водить собственную дружину?

А может быть, причиной всему была моя гордыня? И ведь был момент, когда я чувствовал себя, будто лечу на невидимых крыльях. Как раз тогда, когда дружина моя бросилась на врага с боевым кличем на устах. Они кричали “За князя”, и именно тогда я и почувствовал это все.

Так или иначе, это я привел их туда. Так, может быть, для всех было бы лучше, если бы волкулак задрал и