Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

Люди судили да рядили, поминали нового главу, который оказался крут нравом, мыли кости соседям и сродникам, досадовали на ходящих… Но в целом Старград жил спокойной жизнью, не бурлил недовольством. Что ж, это хорошо.

– Вот ты где! – Обережницу поймали за локоть. – Ну? Обратно идём?

Волколак был готов сказать что-то ещё, но в этот миг проходивший мимо мужик с дрыгающимся мешком на плече толкнул Люта так, что тот налетел на Лесану. Девушка едва удержалась на ногах, а её спутник, не задумываясь, повернулся и со всего маху всадил обидчику кулаком в спину.

Мужик, ничего подобного не ожидавший и даже не заметивший в толчее, что кого-то задел, рухнул на колени, выронил мешок, который с визгом и хрюканьем покатился в сторону.

– Ты что?! – Лесана повисла на оборотне.

– Ничего, – ответил Лют. – Он меня толкнул.

– Это торг! – рассердилась обережница. – Тут все толкаются!

– Да? – Ходящий искренне удивился. – Я не знал. Извини. Он толкнул очень сильно.

– А ты?!

– Как меня, так и я, – пробурчал волколак, хотя в его голосе слышалась растерянность.

Покуда они переругивались, старградцы с хохотом и криками пытались помочь беде пострадавшего: ловили брыкающийся мешок. Тот в руки не давался, катался по утоптанному снегу, дрыгался и истошно визжал.

Лесана наклонилась к незадачливому прохожему, помогла ему подняться и взялась отряхивать приговаривая:

– Прости моего брата, почтенный. Он слепой. Не понял, что стряслось. Решил: ты меня ударить хочешь.

– Тьфу, пропасть! – ругался мужик. – Припадочный он у тебя какой-то! Меня самого толкнули! – И тут же заорал в сторону: – Куда?! Куда ты попёр его?!

Люди хохотали. Проходимец, пытавшийся в суматохе прибрать к рукам чужое добро, тут же юркнул в толпу. Лотошники сыпали советами и подначками. Поросёнок продолжал визжать. Где-то испуганно мычала корова…

– Братец твой дурковатый так мне вдарил, что рука отнялась! – бушевал пострадавший мужик. – Совсем ополоумели!

Из-за спины Лесаны выступил Лют.

– Да будет тебе орать-то! Я ж не орал, когда ты меня, калеку, на сестру швырнул.

– Ты у нас безглазый, да? – Мужик набычился. – А будешь ещё и немой, когда я тебе язык вырву.

Лесана развела руки, пытаясь утихомирить спорщиков, но Лют решил не дожидаться обещанной расправы и первым сунул в лицо противнику кулак. По счастью, мужик успел отпрянуть, а девушка вновь повисла на волколаке. Он всё пытался её стряхнуть, однако Лесана стиснула ходящие ходуном плечи и зашипела спутнику на ухо:

– Прямо здесь упокою, зверина бестолковая!

В этот миг хозяину вернули брыкающийся и оглушительно визжащий мешок. Мужик кое-как перенял свою ношу и плюнул под ноги.

– Вот семейка! Что братец, что сестрица – одного колодезя водица, да ещё…

– А ну хватит! – сказала Лесана. Да так сказала, что мужик осёкся на полуслове. – Разорался. Вот, держи. – Она вложила в широкую ладонь медную монетку. – За понесённое. И вопить нечего. Чай не баба. Идём. – Последнее было обращено уже Люту. Девушка едва не бегом вытолкала его с торжища, а оказавшись в безлюдном переулке, рывком развернула к себе. – Ты чего творишь, а? Я тебя на цепь посажу, как собаку, ежели будешь на людей кидаться. Понял?

Видать, она сказала это с особенным чувством, потому что оборотень попятился и остановился, лишь когда упёрся спиной в высокий забор.

– Понял.

– Это что такое было? – Обережница сгребла его за грудки. – Отвечай, скотина припадочная!

– Я… Он толкнул! Сильно! Откуда я знаю, чего он пихается?

Лесана недобро усмехнулась.

– Ишь как запел… То любое смятение по запаху чуешь, а то понять не смог, что толкнули не со зла. Говори, пока прямо тут не прибила!

Лют потряс головой, будто нашкодивший пёс.

– Не знаю. Разозлился.

– Почему? Что тебе такого сделали?

Волколак переступил с ноги на ногу и тихо ответил:

– Думаешь, трети оборота в теле волка за полторы седмицы довольно, чтоб не вызвериться?

Обережница застонала досадливо и вместе с тем устало.

– Как же ты мне надоел… Вот ведь наказание!

– Лесана! – Лют стиснул её плечи и взмолился: – Отпусти меня! Ночью нынче. Отпусти.

– Зачем ночью? Прямо нынче и отпущу. К Хранителям.

– Да нет же! – Оборотень встряхнул девушку и заговорил, захлёбываясь словами: – Помнишь, Орд надысь говорил, что окрест стая кружит. Раз кружит и жрёт случайных путников, значит, дикие. Раз дикие, значит, толкового вожака у них нет. Отпусти! Я перекинусь, ты ошейник застегнёшь. А я через пару ночей выведу их, куда скажешь. Ты ведь знаешь: ежели с ошейником, то я вернусь, потому что не смогу в человека перекинуться! Сам вернусь! Отпусти! У меня рассудок мутится и в груди печёт. Да ещё злость эта…

Обережница положила ладонь на взмокший лоб оборотня.

– Успокойся! Я поняла. Отпущу. До вечера дотерпишь?

Ходящий кивнул.

– Идём обратно.

Лесана взяла его под руку и повела прочь. Весь остаток пути они прошли молча. Лишь у ворот дома сторожевиков Лют совладал с собой и спросил с привычной насмешливостью:

– Эк ты ко мне жмёшься! Уйду – скучать будешь?

– Ступай уж… – вздохнула Лесана и добавила: – Трепло.

Глава 26

Пшеница, щедро рассыпанная по двору, не помогла. Нынче ночью Айлиша сызнова пришла.

– Чего тебе надо? – устало спросил её Тамир.

Она молчала, только смотрела мутными белёсыми глазами.

– Чего ты хочешь? – сызнова задал свой вопрос колдун.

Девушка ответила мёртвым, пересушенным голосом:

– Умереть.

– Ты уже мертва, – сказал он. – Прекрати ко мне приходить.

Покойница усмехнулась. Губы растянулись, открывая почерневшие дёсны.

– Я не могу умереть, – промолвила она.

– Я тебя упокоил, – напомнил обережник. – Упокоил и закопал. Уходи.

– Нет!

Её лицо сделалось таким злобным, что Тамир отшатнулся. Он сроду не видел, как Айлиша злится, ведь она всегда была улыбчивой и тихой. А эта, мёртвая, вдруг рассвирепела, оскалилась, в мутных глазах полыхнула ярость, а неровный шов, стягивавший кожу на лбу, лопнул. Мёртвая плоть повисла лоскутом и взялась извиваться, елозить, будто хотела, но не могла прильнуть обратно.

– Мне больно… Я хочу тишины… и темноты. Но зовут… страдают… – Упыриха протянула потемневшие от тления руки к бывшему жениху и сказала тем чистым, ласковым голосом, звучание которого Тамир уже и позабыл: – Устала я. Пусти погреться.

И он не смог отказать этой мёртвой, тронутой гниением девушке с переломанным, обезображенным телом. Всё одно случившееся лишь сон.

– Грейся. – Тамир перехватил тонкие пальцы Айлиши, заранее зная, что ощутит: холодную, склизкую плоть, которая от малейшего прикосновения начнёт сползать с костей. – Грейся.

Её руки оказались ледяными, но живыми.

Колдун смотрел, как синюшная кожа наливается красками жизни: белеет,