Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– После меня пойдёт. Он в снегу навалялся, – ответила девушка, а потом спросила: – Тамир, случилось чего? Ты словно неживой ходишь.

Колдун пожал плечами.

– Ничего не случилось. Слышала, Орд сказал: вокруг города стая уж которую седмицу кружит?

Лесана кивнула.

– Слышала. Завтра покумекаю.

– Покумекай. – Тамир вдел руки в рукава кожуха. – Как думаешь, у сторожевиков горсть пшеницы сыщется?

Лесана пожала плечами.

– Ну, ежели нет, на торг утром дойду, – сказал колдун и ушёл.

* * *

К сундуку Лесана решилась подобраться, только когда все уснули. Даже Лют, и тот дрых, как стрелой сражённый, на старом тюфяке у печи, с наслаждением вытянувшись в полный рост и раскидав в стороны руки.

Девушка встала, тихонько, чтоб никого не потревожить, подняла тяжёлую крышку, прислонила к стене. Нащупала сложенные внутри рубахи, достала одну, прижалась к ней щекой и на несколько мгновений замерла, не дыша, после чего так же неслышно вернула обратно. Мельком подумала ещё, что Ильгару одёжа Фебра, пожалуй, будет велика.

А затем Лесана вернулась на свою лавку, завернулась в меховое одеяло и уснула.

Разбудили её ни свет ни заря. Само собой, Лют.

– Эй, хватит спать! – говорил он, тряся девушку за плечо. – Тамир на торжище только что ушёл. Ну!

Обережница дёрнулась, сбрасывая его руку, и пробубнила в сенник:

– Я-то тут при чём? Расцеловать его, что ли, на дорогу надо было?

– Вставай! – Волколак сызнова затормошил её. – Я тоже хочу!

– Чего? – Лесана с трудом разлепила глаза и села. – Чего ты хочешь?

– На торг. Но можешь и расцеловать.

От этой чудно́й вести Лесана совсем проснулась и даже подначку пропустила мимо ушей.

– На торг? – удивилась она. – Чем торговать собрался? Шерсти, что ли, начесал с хвоста?

– Больно умная ты, – огрызнулся оборотень. – Я ни разу в городе не был. Любопытно ж. Отведи. Тебе жалко, что ли?

– Не жалко. – Зевнув, Лесана начала одеваться. Всё равно уже не даст поспать, назола клятая. – Только зачем тебе? Всё равно же глаза завязаны.

– Зато нос и уши – нет, – ответил он. – Чего мне целый день тут сидеть в четырёх стенах? Ваши вон уже расползлись кто куда. Один ушёл к бабе, которая третьи сутки разродиться не может, другой – покойника отчитывать. А я третий оборот твоё сопенье слушаю. Надоело уже.

Зная «великое» терпение Люта, Лесана даже на миг не усомнилась, что он сам едва проснулся.

В печи отыскались горшок с пареной репой, томлёное молоко и третья часть каравая. Жевали на ходу. На репу оборотень брезгливо фыркнул, а молока с хлебом поел.

На улице ярко светило солнце. День был погожий и не такой морозный, как накануне. Лют шёл, держась за локоть спутницы. Судя по всему, запахи и впрямь говорили ему о многом. Он то и дело принюхивался, прислушивался и постоянно тыкал Лесану в бок, требуя рассказывать, где они идут.

До торжища добрались быстро. Тут по обыкновению было многолюдно, тесно и шумно. Волколак беспрестанно крутил головой и всё допытывался:

– Чем пахнет?

Лесана пожимала плечами. Запахов было великое множество: пахло конским навозом, куриным помётом, разрубленными свиными тушами, солёными грибами, шерстью, овцами, железом, пряниками, калачами, деревом, кожами, калёными орешками…

– Вкусно! Чем? – допытывался Лют.

– Мясом? – предположила обережница, ибо не знала, чем ещё можно взбудоражить волка.

– Нет… – Он помотал головой. – Не мясом.

Вскоре Лесана поняла, что его так увлекло. Ей стало смешно. Дурманящие оборотня запахи шли от лотка с пирогами и калачами. Обережница купила лакомство, сунула ему в руки.

– На. Ешь.

Лют обнюхал румяные маслянистые бока, потом, сочтя подношение съедобным, откусил сразу треть. Задумчиво пожевал. Проглотил.

– Вкусно… Вы вкусно едите, – сказал он искренне. – А тебе не нравится, что ли?

И кивнул незряче в сторону её руки с надкусанным калачом.

– Нравится.

– А что ж не ешь?

– Просто не тороп…

– Значит, не нравится, – заключил Лют, выхватил у неё надкусанный калач и невозмутимо принялся уминать.

Лесана подавила улыбку. Пусть ест. Он и вправду допрежь такого не пробовал.

– А там что? – Волколак кивнул в сторону тянущегося по правую руку торгового ряда.

– Там шорные лавки. Сбруя, ошейники…

– Нет! – Пленник тут же круто развернул спутницу и потянул прочь. – Ошейник у нас уже есть. А там?

– Еда. Солёные грибы, чеснок, мука, репа…

Он презрительно фыркнул.

– Ты же сам сказал, что мы вкусно едим, – напомнила обережница.

– Вкусно. Но иногда всякую гадость.

– Да уж, с вами нам не сравниться, – не удержалась Лесана.

– Верно. – Собеседник усмехнулся, но тут же серьёзно добавил: – Калачей у нас не пекут. Волчицы вовсе стряпать не умеют. А вот у тебя получается.

– Почему не умеют? – Девушка удивилась.

– А зачем волку похлёбка? – вопросом на вопрос ответил оборотень. – Зверь кормится мясом. Живым или падалью. Вот и выходит, что человечье тело всегда сыто без этих ваших каш и щей. Расскажи, как тебе дали те калачи? Просто так?

Лесана улыбнулась.

– За деньги.

– Деньги? Что это? Откуда они берутся? – Лют продолжал крутить головой, словно ответ его вовсе не интересовал.

– Это такие чешуйки серебра или меди. Они остались с тех времён, когда… – Она хотела сказать «когда вас ещё не было», но осеклась и закончила иначе: – Со старых времён, в общем. А ежели денег нет, можно обменять одно на другое. В весях редко у кого водится серебро. Только медь, да и той небогато. Чаще всего добро выменивают на пушнину или что-то нужное. Например, можно выменять глиняный горшок на шерстяную нить. Или корову на лошадь. А можно отвезти товар в город на торг…

Лют хмыкнул, видать, считая данную суету глупой, и спросил:

– А Цитадель? Чем торгует Цитадель?

Лесана развела руками.

– Нами. Кроме нас ей торговать нечем. Поэтому деньги у обережников есть всегда.

Эти слова волколак пропустил мимо ушей. Судя по всему, его мало интересовали сложные торговые отношения людей и крепости.

– А тут что? – спросил оборотень, уже утратив интерес к деньгам и кивнув куда-то в сторону.

Лесана отмахнулась.

– Коробейники. Безделушки всякие продают: зеркальца, кольца, ленты… Лют, постой здесь, я скоро вернусь.

Она отошла в сторону, будто бы присматриваясь к разложенным на лотке тканям, а на деле слушая беседу двух купцов. Клесх просил примечать, о чём говорят люди: клянут ли Цитадель, хвалят ли, какие сплетни разносят.

Купцы толковали о волчьих стаях, сетовали на отсутствие в городе ратоборца, гадали, когда пришлют нового, ругали посадника, который уже требовал собирать десятину для крепости, будто не понимал, клятый, что без ратоборца торг не ладится и