Барон фон дер Зайцев (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

А песня просилась.

Ветер быстро весь энтузиазм вместе с теплом из Иоганна выдул, и боясь опять чего важного пропустить, он начал приплясывать, чтобы согреться. Под песню было бы сподручней.

— Иди оденься. Простынешь, — выгнал его, заметив посинение наследника, Отто Хольте.

— Без меня не начинать! — убежал барончик переодеваться.

Не начали. Долго потом ещё пришлось стоять на ветру.

Событие семьдесят четвёртое

По дороге вели пленных. Человек десять, точно не посчитать, шли плотной кучкой такой бывшие теперь борцы за свободу, жались друг к дружке, совсем уж теперь свободу потеряв. Сопровождали арестантов кутилье барона на лошадях и за ними ещё и Кисель на их дестриэ. Всадники время от времени подталкивали копьями жемайтийцев и те, дёрнувшись всем кублом, на трусцу переходили. Надолго не получалось, выходило всё наоборот. Связанные между собой бунтовщики запинались, и всем составом валились в грязь. Потом поднимались очень и очень не спеша. Со связанными за спиной руками это не просто проделать. Сначала на колени, потом в полуприседе пройдя пару шагов, ну а потом их копьями опять понукали к пробежке, и валяние в грязи повторялось. Если воины барона хотели этими тычками замедлить возвращение в замок, то у них всё получалось, если же цель была поиздеваться над пленниками, то тоже всё в струю, а вот если хотели быстрее с холодного ветра убраться в тепло натопленной гридницкой, то мозгов под шлемами было маловато, любой, после семнадцатого падения конвоируемых, должен осознать вредность привычки копьём в попу тыкать.

За всадниками нестройными рядами и колоннами шли Семён с Перуном при дротиках, Старый заяц с арбалетом на плече, а уже за ними новики и все прочие остальные.

— Открывайте ворота, — гаркнул фон Лаутенберг, словно, новики младые, больше ведь некому это делать, не у него за спиною стояли, а в Риге в харчевне «Три поросёнка» кабанятину дегустировали и оценивали её как истинные знатоки.

— Вот видно сразу, что этот хряк питался, говнюк, желудями, мясо горькое, и противное, а то в прошлый раз явно домашняя свинья была. И её рыбой кормили. Протухшей при этом. Эвон, как воняло рыбой от окорока.

— Точно, а в позапрошлый раз кормили блевотиной, свинью-то, такой мерзкий вкус был у отбивной.

— А чем надо кормить свиней?

— Апельсинами⁈

Пацаны убежали открывать ворота. Иоганн спустился следом. Хотелось узнать новости. Барон, опираясь на меч, последовал за ним.

Бумс. Ведро сгрохотало. Иоганн обернулся на площадку и бросился вниз. Не до смеха стало сразу. Генрих фон Лаутенберг, неправильно эдак шею завернув, лежал на земле и из уголка губ начинала струйка крови вытекать.

— Что⁈ — сверху гремели латами, спускаясь, Отто Хольте и Георг.

Иоганн отошёл от барона. Он строителем в том мире был, а не врачом, но тут и без докторантуры понятно, что барон при падении себе шею свернул. Неожиданная победа.

— Прими Господь душу раба твоего грешного, — управляющий истово перекрестился трижды.

Иоганн повторил действо. Особого расстройства не было, как и радости. Он словно заранее знал, что барон должен в скором времени покинуть этот бренный мир, отряхнуть прах его от своих ног и отправиться к гуриям, ай… в райские кущи, вести богословские беседы с ангелами. Не, ну гурии девственницы точно лучше, не ту религию завёз на Русь матушку Святой Владимир. И пьянства бы не было. И гурии бы были. Где минусы? Знания оттуда. Ну, спорное утверждение. Точно у арабов знаний в те времена было больше, чем у дикарей европейцев. И точно не меньше, чем у византийцев.

Между тем не участвующие в скорби новики открыли створки ворот, с трудом справившись опять с ригелем новым. Его опять раздуло от воды.

Юрген к барону, которого уже ровно положили доброхоты, подошёл последним. Иоганн за Киселём наблюдал. Тот не лыбился, не радовался, что враг недавний погиб, хотя скорби, с провисшими кончиками губ и усов, тоже заметно не было. Подошёл перекрестился. И нашёл глазами в окружившей толпе Иоганна.

— Нужно на тот берег срочно. Сестре… Марии сообщить. Сюда привезти. И мужчин с повозками, везти нужно его в баронство.

— А если там бунтовщики или литвины? — это управляющий совершенно правильный вопрос задал.

— А что с нашими бунтовщиками? — точно ничего же никто так и не сказал. Вот тут одиннадцать пленных, а после «убегания» побитых повстанцев в Русское соло их точно больше пяти десятков оставалось. Вопрос правильный озвучил староста Георг.

— Мы десятка два убили. Этих пленили. Из дальних домов успели убежать в сторону Риги, — Кисель повернулся к Отто, — а ведь на самом деле, по дороге к Риге и есть баронство.

— Тогда надо туда всеми силами идти, — Старый заяц потряс тяжёлым арбалетом, — коней полно, мы их раньше догоним, чем они до дорфа доберутся.

— На тот берег попасть не сложно, — остановил их боевой был Иван Фёдорович, — Что людям говорить? Чтобы начинали в дома свои перебираться? Или пусть сидят, а сюда только мачеху с Василисой, чтобы похоронить барона? Что вообще людям делать? Холода, шторм, а они в шалашах. Натерпелись, простыли. Дети малые. Можно им возвращаться или нет? Вернутся сюда бунтовщики или нет?

Все как-то самоустранились сразу от ответа. Самоотвод взяли. Попыхтел Отто Хольте, ему-то сам бог велел на этот вопрос отвечать.

— К Риге пошло по словам пленных тысячи три — четыре… и там полно литвинов. Я понимаю тебя, Иоганн. Пусть костры жгут, но посидят там ещё день пока мы не вернёмся. И Базилису не надо сюда. Одну только Марию. С братом проститься. Вот вернёмся и тогда… День… два.

Событие семьдесят пятое

Это всё нарочно. Там бог какой-нибудь, Локи, например, пошутить решил. Только Иоганн оттолкнулся от берега, встав на плот, как ветер, вроде совсем успокоившийся, выдал коленце — дунул. Плот на волне качнуло, пацан переступил, чтобы удержать равновесие, и встал ногой на самый конец. Не упал. Удержался. Только сапоги замочил. Ну и, конечно же, они оказались где-то там внизу не герметичными, и набрались холодной, просто ледяной, воды. А ветер, сволочь этакая, дуть не бросил. Прямо навстречу пыхтел. Пока парень делает пару гребков шестом или отталкивается от дна, норд-ост, он же борей, плот назад толкает к берегу. Толкаешься, гребёшь, из сил выбиваешься, а плот и четверть расстояния не проплыл. Это ещё хорошо, что течение слабое, а то бы к Риге подплыл пока до того берега добрался. Весь мокрый от брызг и пота Иоганн просто упал на берег, когда переплыл Аа. Его тут же подняли и в лес отволокли. Оказывается, с того берега над мытарствами барончика наблюдали.

— Что там? — над пацаном наклонилась ведьма Матильда.

Лекарка положила ему руку на лоб, и Иоганн вырубился. А когда в себя пришёл, то уже в шалаше на сухой траве лежал.

— На выпей, да рассказывай уже. А то народ сейчас меня на клочки разорвёт.

Колобок колдовской совсем и не похудел. И румянец со щёк не исчез. Видно, не совсем тут плохо, до каннибализма не дошли ещё.

Иоганн выпил из круши вполне себе тёплое кисловатое питье и вылез из шалашика колдуньи. Народ со всех трёх дорфов стоял стеной и роптал.

— Мы их всех побили. Несколько человек только в Ригу сбежали, но за ними сейчас отряд уже в погоню отправился на лошадях. Это хорошие новости. Теперь две плохие. Иоганн огляделся, отыскивая глазами мачеху. Нашёл. Обе Марии с Василисой и Гердой стояли возле соседнего шалаша. Ну, может, чуть побольше остальных и водорослей с травой на крышу больше накидано — вот и все баронские привилегии. Мария, которая датчанка, Василису, совсем даже не маленькую, держала на руках, прижимая к себе. А мачеха стояла к сосне привалившись, выглядела бледной. Да тут, в таких условиях, и мужик, закалённый походами, скиснет, а тут вполне себе разбалованная баронесса.

— Плохая новость в том, что сегодня утром погиб барон Генрих фон Лаутенберг. Дядя погиб.