Александр Маркьянов - У кладезя бездны. Часть 4

— И в чью пользу поддержка? — осведомился я

— Архиепископа Лойссера.

Барон скривился:

— Его педерастейшества? Не могли сделать лучший выбор, а?

Знаете, что мерзее всего? То, что осведомленные — как барон Карло Полетти — знают, что Лойссер имеет дело с маленькими мальчиками, но, тем не менее, здороваются за руку, не гонят его из общества и даже приходят на исповедь, чтобы исповедаться тому, у кого, как правильно заметил Ирлмайер — нет души, а есть только похоть. Вот этого вот — понимающих взглядов, перешептывания — вместо открытого «мразь поганая!» — я никогда не понимал. Иногда мне и самому приходилось молчать — но из соображений дела, а не по велению трусливой души. Или это какое-то болезненное любопытство к мерзкому, пакостному, желание посмотреть, что будет дальше?

— Выбираю не я — сказал я

— Ах, да, конечно. Полагаю, это можно будет сделать.

— И боюсь, времени совсем немного…

— Мне небезопасно появляться в Италии.

— Это можно решить…

Все произошло буднично — и от того еще более страшно. Почти бесшумно открылась дверь — я думал, это охранник, и не сразу понял, что шаги не слышны. Прежде, чем я успел что-то предпринять — негромко стукнул выстрел и барон полетел на пол…

В дверях стоял Хайслер — и в одной руке у него был пистолет, в другой подушка, а за спиной висели два автомата, крест накрест.

Пожилой немец с пистолетом подошел к лежащему на полу барону Карло. Тот повернулся на бок, чтобы видеть его.

— Ва пиглало ин куло…[48] — бросил немцу в лицо барон.

Немец улыбнулся и дважды выстрелил ему в голову. Барон растянулся на полу в неподвижности смерти…

Вот и все…

Я встал со своего места.

Может, это кому-то покажется странным — но я не боялся смерти. Смерть… она ходит рядом с нами, теми, кто выбрал темную сторону — и если ты приносишь смерть другим людям, будь готов к тому, что смерть придет и за тобой. Такая смерть — две пули в голову — гораздо лучше смерти в девяносто лет на обоссанных простынях в собственном доме, и если так суждено — то пусть так оно и будет. Обидно только то, что знание, то что добыто кровью стольких людей — уйдет и остановить неизбежное зло будет некому.

Немец посмотрел на меня. Потом спрятал пистолет.

— Пошли, русский. Надо уходить отсюда.

— Зачем вы его убили?! — заорал я на Хайслера — этот человек мог еще многое рассказать! Его сына похитили и держали в заложниках более двадцати лет! Какого черта вы творите!? Что вам в голову только пришло?

— Я выполняю приказ — сказал Хайслер — приказ был убить его и вас. Но в части вас я его нарушил.

Понятно… Немцы зачищают следы…

— Либо ты идешь со мной, русский, либо остаешься здесь.

Отличный выбор.

Мы с Хайслером побежали назад, тем же путем, каким шли. На нас никто не обращал внимания, в доме была пустота, видимо, все охранники были на внешнем периметре, контролировали германские силы.

В той комнате, где я оставил Хайслера, было четыре трупа. Я не знаю как — но без оружия этот старик расправился с четырьмя швейцарскими громилами — наемниками за несколько секунд и без шума. С одного из трупов — я снял автомат и разгрузочный жилет, обзаведясь тем самым всем. Что нужно для боя.

Мы побежали дальше. На нас никто не обращал внимания.

У самой двери была лестница, прикрытая легкой перегородкой — и там мы напоролись на двоих. Они куда-то торопились, настолько, что не заметили нас. У одного был легкий валлонский пулемет, у второго — огромная, больше метра длиной винтовка Барретт североамериканского производства. Мы буквально выскочили друг на друга — и никто из нас не был к этому готов.

Первым среагировал Хайслер — несмотря на возраст, он буквально снес пулеметчика с ног и прыгнул на него. Мне оставался снайпер — и я не придумал ничего лучше, как схватиться за его винтовку обеими руками. И он держал ее обеими руками, получалось — мы мерились силой. И он — хоть немного, но пережимал, ни один из нас не рисковал освободить даже одну руку.

Я решил применить один из приемов, которым нас учили — прием был родом из айкидо, японской системы самообороны. Главный ее принцип — обрати силу противника против него же самого. Но прием не удался — я хотел сместить усилие противника в сторону, и как бы пропустить его мимо себя — но закончилось все тем, что я упал на пол, на спину, так и держа винтовку. Швейцарец был моложе меня и тяжелее килограммов на двадцать, и вряд ли наше противостояние сулило что-то хорошее для меня. Но едва я попытался сделать что-то еще — снайпер захрипел, его хватка ослабла — и мне с трудом удалось скинуть его с себя. Глаза швейцарца изменили выражение — полные ярости, они стали безразличными, как у вчера пойманной рыбы…

Тяжело дыша, немец сунул куда-то нож, судя по внешнему виду — не металлический, а керамический. Ему тоже пришлось нелегко.

— На крышу! — сказал он

— Что нахрен происходит?

— Не знаю…

Как оказалось — эта лестница вела на крышу, на вертолетную площадку — по закону подлости вертолета на ней не было. Разжившись еще и парой снаряженных магазинов, я поспешил следом за Хайслером. Поспешил — это я себе льщу, скорее, потащил ноги. Винтовка весила полтонны…. килограммов двадцать точно и я дал себе зарок бросить эту полутораметровую дуру при первой возможности…

От того, что мы увидели — стало дурно. Но не у дороги — а то, что было сверху, в небе. Вдалеке, в долину — опускались купола. Парашютные купола, прямоугольные, управляемые, черного цвета — ночные. И их было много… все чертово небо было в этих куполах, мать их так. Полно, просто до черта куполов… и из нижнего края облачности вываливались еще и еще…

— Наши? — спросил я

Немец разразился руганью, самым безобидным из слов было швуль — педераст. Его можно было понять — как минимум полный десантный батальон опускался в долину, пройти его без потерь было невозможно, да и просто пройти — затруднительно.

Швейцарцы — я их все-таки переоценил — никак не ожидали атаки со стороны дома. Полностью поглощенные стрельбой у ворот — они не наблюдали за тем, что происходит со спины, про нас они либо забыли, либо не принимали всерьез. Здесь, под видом клумб — были оборудованы шикарные оборонительные позиции, чуть ли не поясные бетонные заграждения — и они готовились встретить огнем поднимающихся по дороге немцев. Для чего — устанавливали два ротных пулемета. Погибнуть с честью в бою им не пришлось — Хайслер моментально реализовал свое преимущество, открыв с крыши шквальный огонь из легкого пулемета в спины швейцарцам. Человек десять легли, где и были, остальные — как-то сумели найти позиции и открыть ответный огонь. Оба пулемета были обезврежены, ни о каком прикрытии дороги и речи уже не было. Оставшиеся в живых швейцарцы открыли по нам ответный огонь, начал стрелять и я. Просто потому, что в бою всегда приходится выбирать, какую сторону занимать — а мне выбирать не приходилось. Хотя Ирлмайер все-таки мразь. Хайслер хоть приказы выполняет… а этот отдает.

Потом — внизу, на дороге появилась машина, одна из тех, на которых мы ехали сюда… бронированная, за ней скрывались немцы и вели огонь вверх, хорошо, что не по нам, пули проходили намного выше. А потом…

Я увидел комок пламени, летящий откуда-то сверху. Ниоткуда, он как бы падал сверху, как метеорит, оставляя за собой дымный след. И этот комок огня — ударил в машину немцев, моментально разнеся ее на куски и оставив только темное облако — а я понял, что мы — следующие.

— Ракета! — заорал я и прыгнул вперед. Это единственное, что оставалось… Хайслер кажется, тоже среагировал… за спиной что-то взорвалось и ударная волна швырнула нас…

В какой-то момент — я вдруг осознал, что все еще жив.

Потом — я осознал, что лежу на спине и еле дышу. Еле дышу, потому что дышать нечем.

Потом — я понял, что непрекращающийся гул со всех сторон — это стрельба. Непрерывная.

Потом — что-то долбануло так, что полетели стекла… нет, не внешние, внешние давно были разбиты — внутренние стеклянные перегородки, которые еще оставались целыми, и начала падать пыль и штукатурка. Именно этот взрыв привел меня в чувство — и я понял, что надо вставать, иначе — кранты.

Я попытался встать — и это у меня получилось. Кто-то перевязал меня, наскоро — но все же перевязал — и я понял, что в этом доме есть добрые люди. Значит, надо идти к ним.

Винтовки у меня уже не было — но разгрузка на мне по-прежнему была, куда делась винтовка, я не знаю. Зато рядом, прислоненный сошками к стене — стоял пулемет, короткая германская модификация знаменитого FN MAG со складным прикладом. Рядом был рюкзак, патроны и гранаты. Рюкзак мне был отнюдь не по силам… но вот если набросить ремень на плечо и разложить приклад — то, пожалуй, справлюсь. Будь тут винтовка — я бы и не подумал взять пулемет… но ничего другого не было. А оружие было нужно — нельзя без оружия.