Техника игры в блинчики - И. А. Намор

внимание на несчастную монахиню, ее уже настигли и облепили, словно падальщики, несколько человек из числа преследователей. Миг, и сорванная ряса вместе с головным платком отлетели к ближайшей куче отбросов. Тело пожилой женщины в залитой кровью нижней рубашке, не подававшее признаков жизни, перевернуто вниз головой и прислонено к воротам крайнего в проулке дома. Безвольно разбросанные в стороны руки и только пальцы пытаются цепляться за воздух. Еще несколько мгновений, заполненных непонятной суетой и каким-то странным, но ритмичным, стуком… и кучка людей-падальщиков, отчего-то неразличимых между собой, отхлынула от ворот.

Монахиня висела вниз головой, раскинув руки крестом и раздвинув заголенные ноги, наспех приколоченные к потемневшим от времени доскам гвоздями с большими шляпками. Кровь, уже не льющаяся, а просто сочащаяся, на фоне старого дерева почти незаметна.

Матвеева долго и мучительно рвало. Даже когда все содержимое его желудка изверглось в пустой цветочный ящик, Степана продолжало выворачивать – желчью и еще чем-то. Стоя на четвереньках и мотая головой, он долго не мог прийти в себя от ужаса увиденного, осознания полной беспомощности перед лицом совершенного преступления, от собственной слабости и трусости.

На следующий день, проснувшись в своем гостиничном номере, Матвеев не смог вспомнить вчерашние события, недоумевая и теряясь в догадках. Сознание милосердно спрятало от него этот эпизод, казалось – навсегда…

«Но вот экая пакость! Всплыло… в самый неподходящий момент всплыло…»

Матвеева охватила такая тоска, что и высказать ее не найдется слов. Не придумали еще таких слов, ни в одном известном ему языке, да и в неизвестных, пожалуй, тоже. Тоска одиночества, бессмысленности по-настоящему одинокого существования – от этого чувства хотелось выть, скаля зубы на окружающих, глубоко запрокинув голову назад…

Как волк.

Волк-одиночка…

И сдохнуть так же. Забиться в нору, уходя от вечной погони, – а за загонщиками и гончими дело не станет, – перегрызть себе жилы от тоски и безысходности. Как в том, давнем уже, сне.

– Я прошу предоставить мне отпуск. По состоянию здоровья. На три месяца, – сказав так, Степан положил трубку, не дожидаясь ответа сэра Энтони.

Через полчаса из посольства ушла телеграмма. По адресу: «Шотландия. Поместье Таммел. Леди Фионе Таммел». Текст был краток.

«Я Лиссабоне посольстве. Приезжай, без тебя не могу. Майкл».

Хроника предшествующих событий

30 декабря 1936 года: консул Испанской республики в Париже опроверг сообщения о гибели на Саламанкском фронте гражданки Болгарии Екатерины Николовой. Он проинформировал представителей газет, что журналистка была всего лишь ранена шальной пулей на излете и сейчас поправляет свое здоровье в одном из республиканских госпиталей.

31 декабря 1936 года: Приказом наркома обороны СССР маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова Экспедиционный корпус РККА в Испанской республике преобразован в Особую армейскую группу. Командование ОАГ в Испанской республике возложено на командарма 1-го ранга И. Э. Якира. Командарм Якир одновременно назначен главным военным советником СССР при правительстве Испанской республики.

1 января 1937 года: в Великобритании вступает в силу Закон об общественном порядке, запрещающий военизированные политические организации и наделяющий полицию правом запрещать демонстрации и митинги в случае, если они грозят вылиться в беспорядки.

2 января 1937 года: агентство Гавас со ссылкой на испанские источники передает о смерти австрийской журналистки Кейт фон Кински, последовавшей из-за общего заражения крови.

2 января 1937 года: заключено англо-итальянское Соглашение о свободе судоходства в Средиземном море.

2. Майкл Гринвуд, Фиона Таммел. Лиссабон, Португальская республика, 30 декабря 1936 года – 2 января 1937 года

Если бы еще год назад кто-нибудь сказал Фионе, что она бросится через половину Европы, пересаживаясь с поезда на корабль и с корабля – на самолет по первому зову мужчины, с которым познакомилась «буквально вчера», она засомневалась бы в душевном здоровье человека, произнесшего вслух такой вздор. Подвергать же сомнению свои собственные мысли и поступки было против ее правил, а иначе и быть не может в том краю, из которого она была родом. Да и положение обязывало. Когда от твоих действий зависит благосостояние доверенных тебе людей, не говоря уже об овцах и лошадях, для сомнений остается очень мало места.

«По-моему, я самоуверенная дура… Или влюблена без памяти…»

Впрочем, память ее все-таки не подвела, так же как и здравый смысл. По крайней мере, дать телеграмму из Парижа она не забыла, а затем ее уже подхватил ветер судьбы: авиалинии между Францией и Португалией действовали вполне исправно…

* * *

В том, что Майкл – «милый Майкл, ужасно забавный в своем смущении и какой-то необъяснимой скованности» – с самой первой встречи не просто обратил внимание, а по-настоящему «положил на нее глаз», леди Фиона знала и нисколько в объективности своего знания не сомневалась. Ее опыт общения с мужчинами был невелик, – в отличие от многих девушек ее круга, – и не подкреплялся прямым участием в «процессе». Однако основанный более на наблюдениях «со стороны» и интуиции, чем на практике, позволял, тем не менее, увидеть, понять и по достоинству оценить все те тонкости и «сложности» в поведении Гринвуда, которые не предполагали двойного толкования.

Неуклюжие комплименты Майкла, постоянное и очень заметное со стороны «одергивание» себя в попытке сохранить дистанцию для пристального женского взгляда – во всяком случае, для ее взгляда – были едва ли не открытой книгой. Книгой сказок, если вы понимаете, о чем речь. Полной намеков и как бы тайн и секретов, возбуждающих готовое «возбудиться» воображение и, что уж там скрывать, дающих обильную пищу жарким девичьим фантазиям.

Конечно, за Фионой уже пытались ухаживать, и неоднократно. Здесь, в Шотландии, в Эдинбурге, где она бывала наездами, и в Европе, куда выезжала несколько раз в год вместе с отцом – везде находились молодые люди, обращавшие пристальное внимание на ее красоту… и положение в обществе, легко конвертируемое, чего греха таить, во все еще надежные имперские фунты стерлингов. Как же без этого? Никак.

Сколько ни тверди о свободе и равенстве, о любви, не признающей сословных рамок, всегда у девушки с титулом «леди» – и предполагаемо хорошим приданым – найдется больше ухажеров, нежели у сельской простушки или обитательницы больших городов. Но становиться ступенькой на пути в «общество» для какого-нибудь провинциального красавца Фиона не хотела, трезво понимая, что такого рода «удовлетворенное желание» приведет ни к чему иному, как к быстрому охлаждению «внезапно вспыхнувшей страсти». И тогда ее брак, как это не раз и не два случалось до нее и продолжает случаться сплошь и рядом, превратится в унылое и, скорее всего, обременительное материально (для нее и ее отца) и морально (для