Тени Империй - Антон Семёнов

— Ты не стал. Ты становишься.

Из воздуха она достала амулет. Новый. Светлый. Но с ядром — из обсидиана.

— Подарок. Он укажет путь туда, где началось предательство. Гнездо Раскола.

— Я думал, это всё.

Она улыбнулась грустно.

— Это была первая дверь. А впереди — врата.

И исчезла.

Когда солнце поднялось, трое стояли на утёсе. Ни слова. Только ветер. И ощущение, что их шаги теперь слышны вселенной.

Мария посмотрела на Алексея.

— Я останусь. Пока.

Не потому что верю, что ты выживешь. А потому что хочу видеть, кем ты станешь.

Акико молча подошла и сжала его руку. Первый раз. Без слов. Без преданий.

Он кивнул. Он не знал, что ждёт впереди. Только одно — его ждут.

И он пойдёт.

Глава 21: Гнездо Раскола

Путь к Гнезду был как вход в память, которую не просили вспоминать.

Тропа, вырезанная в горах, напоминала шрам — старая, обветренная, вся в трещинах и зарослях. Когда-то тут шли караваны, жрецы, стражи Сердец… Теперь — лишь ветер и молчание. Ни зверей. Ни птиц. Ни теней — даже они сторонились этих мест.

Алексей шагал первым. В его ладони мерцал амулет, оставленный Вестью. Он светился слабым янтарным огнём, пульсируя, когда они приближались к цели. Символ на груди — знак принятия силы — слегка жёг, будто предупреждая.

Акико шла рядом. Тихая, сосредоточенная. Она не задавала вопросов — знала, что всё нужное уже внутри. Мария, позади, прикрывала, часто всматриваясь в скалы — и не из страха. Из предчувствия.

— Как думаешь, он был здесь? — наконец спросила она.

— Григорий? — отозвался Алексей. — Нет сомнений. Он не просто был. Он что-то оставил.

Они достигли плато на закате. Перед ними открылся город.

Он не разрушен — он был сломан намеренно. Дома — без крыш, как открытые черепа. Башни — согнуты, словно от боли. По улицам — зияющие символы, вспаханные в камне. Всё в Гнезде кричало: здесь предали всё, во что верили.

— Это было место собраний, — прошептала Акико. — Хранители приходили сюда, когда хотели… забыть различия. Здесь поклялись не использовать Сердца против друг друга.

— А потом использовали, — бросила Мария.

— Да. Потому что один… не вынес выбора.

Они спустились в центр. Там — круглая площадь, в которой когда-то был Оракул — живой камень, что говорил голосом Сердец. Теперь от него осталась только чёрная воронка. Но когда Алексей приблизился — в воздухе что-то шевельнулось.

Голос.

— Ты опоздал…

Из воронки вырвалась фигура. Не тело — свет, сгусток эмоций, лицо, пульсирующее между десятками личин. Оно говорило голосами разных времён. Мужчины, женщины, ребёнка.

— Кто ты? — спросил Алексей.

— Я — Память Гнезда. Эхо Раскола.

Я видел, как он пришёл. Как он коснулся Сердца… и оно не отвергло.

— Григорий.

— Он был… один. Сломанный. Жаждущий.

Он не хотел власти. Он хотел… исчезновения.

Алексей замер.

— Он хочет разрушить всё?

— Нет. Он хочет, чтобы ничего не было.

Чтобы Тьма и Свет схлопнулись в точку.

Чтобы всё началось заново… без нас.

Вокруг завихрился воздух. Из камней проступили следы — пепельные силуэты, выжженные шаги. Григорий был здесь. И оставил ловушку.

Мария схватила Акико за плечо.

— Здесь не только память. Здесь кто-то смотрит.

Тени поднялись сами собой. Свет померк.

Из-под камней вырвались существа. Не маги. Не демоны. Куклы.

Тела без лиц, на которых пульсировали символы — руны боли, подчинения, бессмертной муки. Они двигались, как марионетки, но несло от них волей.

Алексей шагнул вперёд. Его глаза вспыхнули.

— Он оставил слуг.

— Нет, — прошептала Акико. — Он создал их из жертв.

Один из кукол издал звук — не крик, а стон. Алексей узнал голос. Его мать.

— Они… все, кто умер здесь.

— Он использует души, — сквозь зубы сказала Мария. — Мразь.

Алексей поднял руку. И впервые не призвал тени. Он протянул ладонь — и позвал тишину.

Мир замер.

Память Гнезда исчезла. Куклы рухнули. Площадь стала пустой.

— Он хочет уничтожить… и тебя, — сказал шёпот в голове. — Потому что ты — доказательство, что можно выжить с болью. А он — не смог.

После падения кукол город снова замолчал. Но тишина теперь была другой — затаившейся. Как будто сама земля выжидала.

Алексей стоял в центре площади. В ладони — тёплый воздух, в груди — гул, не прекращавшийся с момента, как он коснулся Памяти. Его дыхание было ровным, но внутри всё сжималось.

Свет в амулете моргнул.

Он увидел проход — полуразрушенный тоннель под храмом. Без слов, он пошёл туда. Акико и Мария последовали за ним, не задавая вопросов. Они уже знали: сейчас не время говорить. Сейчас время слышать.

Подземелья Гнезда были древними. Камни здесь шептали — не голосами, а вибрацией. Стены исписаны языком, которого Алексей никогда не учил, но всё понимал. Это был язык Сердец. Артериальный язык, как сказала бы Весть.

В одной из ниш он нашёл ящик. Каменный, украшенный символами солнца и спирали. Внутри — пергамент. Почти рассыпавшийся, но сила, вложенная в него, хранила форму.

Он развернул. И узнал почерк.

Григорий.

"Если ты читаешь это, брат… значит, я уже стал тем, кем не хотел быть.

Ты думаешь, я предал.

Ты прав.

Но я предал не тебя.

Я предал саму идею надежды.

Ты — смешной. Ты всё ещё хочешь верить, что можно идти между. Что мост не рухнет.

Но я видел мост в огне. Я прошёл по его обломкам.

И теперь я строю туннель. Вперед. Без света. Без тени. Без боли.

Когда ты придёшь в Гнездо — оно начнёт дышать.

И тогда… либо ты погибнешь.

Либо станешь мной."

Подпись: «Последний из Волконских».

Алексей сжал пергамент. Кровь ударила в виски. Он слышал шёпот.

— Он внутри, — сказала Акико, стоя позади. — Григорий… он оставил не только слова. Он оставил часть себя.

— В тебе? — спросила Мария.

Алексей закрыл глаза. И в этот момент увидел.

Он стоял на той же площади. Но город был цел. Башни сияли. Люди в мантиях обсуждали что-то, смеясь.

На троне — Григорий. Только не он. Тот, кто когда-то был братом. Он моложе, в его глазах — жажда, но ещё не ярость. Перед ним — Алексей. Но без лица. Без формы.

— Ты не сможешь, — говорил тот Григорий. — Ты всегда был мягким. Слишком человечным. А я… я стал тем, что нужно миру.

Он поднимает руку. Появляется чаша. В ней — пульсирующее Сердце, второе. Оно шепчет, зовёт, искушает.

— Пей, — говорит он. — Или умри.

Алексей открыл глаза.