Пельмень Бессмертный - Анатолий Федорович Дроздов

они узнают, что не может с бабами. Особенность армейских коллективов…

«А-а, будь что будет! — решил Кузьмич, устав от этих размышлений. — Прорвемся!..»

Он попросил у Грымзы угощение для гостьи: вино и воду (не наливать же даме винный спирт!), и легкие закуски.

— Для женщины? — спросила повариха.

— Жду гостью, — подтвердил Кузьмич. Скрываться глупо — все равно узнают.

— И правильно! — сказала Грымза. — Давно пора. Мужчине нужна женщина, а ты один ночуешь. Понятно Кассий — у него невеста, и он к ней бегает по выходным. У охранников есть жены и подруги, лишь ты с чего-то чурался женской ласки.

«Все знают», — мысленно вздохнул Кузьмич.

— Так я не молод, — сообщил смущенно. — Считай, старик.

— Да ладно! — засмеялась Грымза. — Сам крепкий словно жеребец. Охранников замучил, гоняя их на тренировках. Они мне жаловались. Старик он… Эх, будь я помоложе, — она игриво повела глазами и ткнула магом пальцем в бок, — ты от меня бы никуда не делся. Замучила б в постели!

Кузьмич невольно закашлялся.

— Не беспокойся, сделаю как нужно, — пообещала Грымза. — Я знаю, что подать на стол, когда ждешь в гости женщину.

Она сдержала слово. Стол в комнате Кузьмича украсили кувшины и многочисленные блюда. В одних лежали неизвестные ему моллюски и прочие морские гады, вареные и маринованные в прозрачном соусе, в других — засахаренные фрукты, печенье, мед в горшочке… Короче, все для кариеса. К слову, о нем. Оказавшись на Фионе, Кузьмич обеспокоился проблемой. К своим годам он не имел протезов, что редкость для такого возраста, но зубы были чиненные-перечиненные — все в пломбах. Вдруг выпадет какая, что делать? Здесь найдется приличный стоматолог? Зубная боль мучительна, терпеть ее не сладко. И что же? Пломбы выпали, но боли не случилось. Инспектируя зубы в зеркальце с увеличением (нашлось такое у служанок), Кузьмич заметил, что полости, где были пломбы, заполнились дентином, а сверху заросли эмалью. Короче, зубы полностью восстановились. Чему Кузьмич немало удивился, но потом сообразил, что так работает почерпнутая им мана. Если у него почти пропала седина, разгладились морщины на лице, исчезли многочисленные родинки и пятна на лице, руках и теле, то почему б и зубам не восстановиться? Хорошее дело — чужая мана, жаль, за нее приходится платить угрозой своей жизни.

…Стук в дверь, и в комнату вошла Эмилия. В нарядной белоснежной столе, в сандалиях на босу ногу. На голове — прическа из уложенных волнами волос. Принарядилась для свидания. Кузьмич встал со стула и направился навстречу гостье.

— Здравствуй, Эмилия! — сказал галантно. — Спасибо, что пришла. Садись и угощайся, — он указал на стол.

— Ого! — воскликнула гостья, сев и разглядев расставленные блюда. — Моллюски! Как давно не ела!

— Вина? — спросил Кузьмич и взял кувшин. — Водой сама разбавишь: я не знаю, в какой нужно пропорции. Сам пью, не разбавляя.

— Сначала я попробую, — ответила Эмилия и протянула кубок. Кузьмич в него плеснул из горлышка, Эмилия пригубила.

— Мульсум, — сказала удивленно. — В нем мед и специи, да и само вино из перезревших ягод. Давно не пила. Он очень дорогой. Нужно разбавить обязательно.

— Прошу! — Кузьмич придвинул ей кувшин с водой.

Эмилия ела аккуратно, но много. Не пропустила ни одной закуски, попробовав их все. Кузьмич едва клевал — во-первых, сыт, а, во-вторых, всех этих водных гадов он не любил и в прошлой жизни. Как-то с подругой отправился в Италию, а там они зашли в ресторан недалеко от пляжа. Тот оказался рыбным, короче, мяса в нем не подавали. Зато вот этих гадов… Кузьмич, попробовав, их есть не стал, а вот подруга съела всех, и в том числе — из порции любовника. Эмилия вела себя аналогично: смела с тарелок вареных и маринованных моллюсков, а после принялась за фрукты, запивая их разбавленных мульсумом. Кузьмич следил за ней, едва заметно улыбаясь. Приятно видеть аппетит здоровой женщины. А то изображают озабоченность фигурой, манерно ковыряются в тарелках, а ночью встанут и залезут в холодильник, сметя там все — и колбасу, и сало, и недоеденный тортик. Сам утром встанешь, а завтракать нечем…

— Ты почему так смотришь на меня? — заметила Эмилия. — А сам не ешь совсем?

— Не голоден, — сказал Кузьмич. — Еще мне по душе, что тебе понравилось угощение.

— Еще бы не понравилось! — воскликнула Эмилия. — Тут столько вкусного. Нас так не кормят.

— Нас — тоже, — сообщил Кузьмич. — Это все собрала повариха, которую я попросил.

— Грымза постаралась? — удивилась гостья. — С чего бы это? Она такая строгая. Кусочка лишнего не выпросишь.

— Я показал ей как готовить некоторые блюда, ей раньше неизвестные. Пельмени ела?

— Да, — Эмилия кивнула. — Мне они понравились. Так ты придумал это блюдо?

— Не я, но у меня на Родине их многие готовят.

— А почему тебя зовут как это блюдо, Пельмень?

— Всего лишь прозвище, — Кузьмич пожал плечами. — И позывной для армии. Там принято обращаться по позывному.

— Так ты служил? Был офицером?

— Не в высоком чине. По-вашему — центурион.

— Ого! — ответила Эмилия. — Мой покойный муж командовал контубернием, в нем восемь человек. Был уважаемым человеком. А тут центурия… Но почему еще Бессмертный?

— Ни разу не был ранен, хотя случались переделки… Сам после удивлялся, что уцелел, — Кузьмич вздохнул. — Давай закроем эту тему, мне неприятно вспоминать. Уж лучше о тебе. Расскажи, как здесь тебе живется.

— Неплохо, — Эмилия улыбнулась. — Мы с Клодией живем в похожей комнате, но без латрины и умывальника, как у тебя. Все это есть, но общее на восемь комнат для прислуги. А в нашей — две койки, два шкафа, стол, два стула.

«Общага, — заключил Кузьмич. — Причем, советская».

— Так можно снять квартиру в городе, — заметил гостье.

— Дорого! — Эмилия вздохнула. — Денарий за комнату, вроде твоей. И это за неделю! Мне платят десять в месяц. Отдашь за комнату половину, добавь еду, одежду… Сестерция не отложишь. А здесь бесплатно кормят и за проживание денег не берут.

— Не думал, что тебе так мало платят.

— Совсем не мало! — Эмилия мотнула головой. — В больнице получала бы гораздо меньше. А