Никита Аверин - Крым-2. Остров Головорезов

Каждый вечер после заката бригада копателей начинала рыть туннели под стены Джанкоя с целью их заминировать. Листоно­ши, быстро сообразив, что к чему, ответили симметрично. Тун­нельная война происходила невидимо и неслышно, лишь изредка над степью раздавались приглушенные хлопки подземных взры­вов, да порой ополченцы возвращались, притаскивая с собой тру­пы — когда два туннеля случайно соединялись, и в узкой норе завязывался ожесточенный бой между ополченцами и листоношами.

Ополченцы в лагере держались особняком, ни с татарами, ни с казаками не контактировали, ни о каком взаимодействии родов войск слышать не хотели — и в результате за заложенных ими ми­нах подорвался разъезд пластунов. Есаул и минг-баши позвали полковника ополчения на очередной совет. Постановили: хотя бы раз в день собираться и обмениваться планами — дабы татары не бомбили казаков, те не рубили ополченцев, которые, в свою оче­редь, обещали не подрывать ни тех, ни других.

Война, казалось бы, вошла в нормальное русло, Джанкой атаковали и днем, и ночью, и грубой силой, и хитростью, и инженерной мыслью — и цитадель листонош неминуемо бы пала, если бы в ла­гере (точнее, во всех трех лагерях) объединенных сил не появи­лись бы странные личности в сером.

Это были сектанты Серого Света, у которых имелись свои ста­рые счеты с кланом листонош.

У них даже палаток с собой не было — сектанты, точно серая пыль, равномерным слоем оседали на чужой территории и начина­ли мутить воду. Сами они в атаку не ходили, предпочитая вести просветительскую работу по ночам, у костра, агитируя людей. Вскоре стали происходить странные вещи: десятка два татар не явились на намаз, променяв муллу на гуру Серого Света; трое ка­заков пошли в самоубийственную атаку на Джанкой, обвязавшись динамитными шашками; ополченцы-саперы начали строить храм Серого Света...

Прежде чем руководство объединенных сил успело решить про­блему сектантов, возникла еще одна трудность: к осаде Джанкоя примкнули пираты Рыжехвоста. Вместе с пиратами к стенам цита­дели стянулись бандиты чуть ли не со всего Крыма. За ними под­тянулись торговцы наркотой и, разумеется, маркитантки.

В лагере началось полное моральное разложение. Грабежи, дра­ки, азартные игры и глупые смерти по пьянке происходили чуть ли не ежедневно. Осада отошла на второй план после разборок «кто кого пырнул» и «кто что украл».

Есаул отреагировал решительно и молниеносно. Отряд пласту­нов за одну ночь вырезал большую часть сектантов (некоторым удалось сбежать), а татарская сотня вынесла самых безбашенных бандитов, едва не спровоцировав крупномасштабную бойню с пи­ратами.

Словом, осада Джанкоя при таком развитии событий имела не­много шансов на успех.

Поэтому, когда клан листонош предложил переговоры, весь руководящий состав осаждающих — есаул, минг-баши, полковник ополчения и капитан пиратской баржи — с радостью согласились.

Каково же было их удивление, когда парламентером оказался не кто иной, как сам Филателист!

Могучий старец в просторном белом балахоне (заменяющем белый флаг переговорщика) явился в штабной шатер один, без оружия, и абсолютно спокойным.

—  Приветствую, — сказал он. — Салам алейкум!

Первым отреагировал пират.

—  Давайте его скрутим! — взвился он. — Это же Филателист! Самый главный! Без него они не продержатся и дня!

—  Погоди, — сказал ополченец. — Не торопись. Не дурак же он являться сюда один и без козыря в рукаве.

Филателист улыбнулся в усы:

—  Верно мыслите, уважаемый.

Листоноша распахнул свой бурнус и продемонстрировал два десятка брикетов пластиковой взрывчатки, закрепленных на жилете.

—  Стоит мне отпустить эту кнопку, — сказал он, показал зажа­тый в руке детонатор, — и от вашего лагеря останется только боль­шая воронка. Я свое пожил, смерти не боюсь, а умереть во имя кла­на — большая честь.

—  Чего вы хотите? — спросил есаул.

—  Прекратить эту дурацкую войну.

—  Это не в наших полномочиях.

—  А в чьих же тогда?

—  Хана Арслана Гирея Второго, гетмана Дорошенко, адмирала Рыжехвоста и совета управителей Симферополя, возглавляющих Союз Вольных Городов Крыма, — прилежно перечислил полков­ник ополчения.

—  О-хо-хо! — вздохнул Филателист. — Правду говорят — у семи нянек дитя без глаза, а у четырнадцати — без двух. Ну и где я могу видеть всех этих уважаемых личностей?

Осаждающие замялись, а потом минг-баши сказал:

— В Старом Крыму. Там ставка командования.

— Прекрасно. Тогда я прошу права беспрепятственного проезда по вашей территории — для меня и моей охраны. И прекращения огня на время ведения переговоров. Идет?

— Удрать хочешь? — ощерился пират.

— Дурак, — искренне сказал Филателист. — Это у вас, пиратов, удрать — нормально. А я листоноша. Таким родился, таким и умру. Без клана меня нет. Куда я удеру?

— Идет, — кивнул есаул, и вслед за ним выразили свое согласие минг-баши, полковник ополчения и, чуть погодя, пират. — Неделю перемирия мы вам дадим. Заодно порядок наведем. Бандитов к ногтю, сектантов на кол... Поэтому если у нас будут пострели­вать — не обращайте внимания, это не по Джанкою, это так, уборка территории. Но если кого из ваших поймаем, или из цитадели хоть один выстрел в нашу сторону раздастся — не обессудьте, ответим всем, чем сможем, невзирая не перемирие.

Интерлюдия.

Сигнальные ракеты

Степной ветер принес с собой не только прохладу, но и тучи красного песка. Песчинки оседали за ворот широкой рубахи Па­хома, смешивались с потом и моментально превращались в подо­бие наждачной бумаги, натирая плечи и спину погонщика. По­чесываясь и чертыхаясь на каждом шагу, Пахом побрел к своему рюкзаку, притороченному к раме самодельного велосипеда. Не­много покопавшись в рюкзаке, мужчина нашел то, что искал — видавшую виды арафатку. Платок этот достался ему от деда, а тот привез его из далекого Египта, ещё до катастрофы. Что это за место такое, Египет, Пахом не знал. И почему дед называл клет­чатый платок столь необычным словом, «арафатка», тоже не ве­дал. Однако он любил хвастаться последним подарком от деда во время очередного возвращения в Джанкой, пропуская стаканчик в одной из харчевен в компании таких же простых работяг, как и он сам.

Укрыв лицо и шею от надоевшего песка, Пахом поразмышлял несколько мгновений, и решил укомплектоваться по полной программе. Отцепил от одного из поясных карабинов обмотанные изолентой гогглы и нацепил их поверх арафатки.

Теперь порядок, можно и оглядеться в поисках напарника и браминов.

Пахом и Ярик уже третий год пасли многочисленное стадо бра­минов, двухголовых коров, принадлежавших джанкойской общи­не. Стадо было общим, на его содержание собирались средства не только с рядовых обитателей Джанкой, свою лепту вносил и клан листонош. Ведь только ученые мужи из клана умели обрабаты­вать мясо браминов так, чтобы не только удалить из него все ток­сины и радиацию, но и оставить его после обработки пригодным для употребления в пищу. Эта говядина высоко ценилось не толь­ко внутри стен цитадели или в Джанкое, но и далеко за их преде­лами.

А Пахом и его напарник вносили плату своим трудом. Они, как и ещё несколько погонщиков, посменно приглядывали за брами­нами, перегоняя стадо с одного пастбища на другое. Конечно, рас­тительность в окрестностях Джанкой сейчас небогатая, но для прокорма нескольких сотен хвостов её хватало. Почему хвостов? Да ведь хвост у брамина один, а головы — две.

Пахом оглядел раскинувшиеся перед его взглядом степные про­сторы. Судя по пылевым столбам и витающим в небе птицам (по­гонщик надеялся, что это просто птицы, а не степные попугаи), стадо отошло немного на юг. Конечно, это небольшое отклонение от традиционного маршрута, но иногда погонщики позволяли жи­вотным самим выбирать куда идти. Вдруг там травы больше? А если возникнет необходимость, то погонщики всегда могли пус­тить в дело свои длинные хлысты и направить стадо в нужную им сторону.

Где-то вдалеке громыхнуло, и Пахому показалось, что в небе он увидел отблеск молнии. Неужели гроза?

Понаблюдав ещё какое-то время за белесым небом и так и не заметив на нем ничего подозрительного, Пахом достал из рюкзака старенькую, но исправно работающую рацию. Вытянув антенну на максимум, он щелкнул тумблером и стал прослушивать частоты. Почти все каналы были забиты помехами и шумами, но иногда сквозь весь этот гул и скрежет прорывались обрывки фраз. В основном это были частицы так называемого «радио эхо» или «радиопризраки». Слова, произнесенные десятки лет назад, все еще блуждающие в эфирном потоке. Но если найти свободную частоту, то можно обмениваться сообщениями с напарником, используя азбуку Морзе.