Пустующий трон - Кен Лю

Види энергично закивал, а вот остальные уставились на девушку в замешательстве.

– История, которую рассказывала Модзо Му в своих блюдах, – продолжила Одуванчик, – была впервые поведана еще ее предком Судой Му. И прежде чем придумать ответную историю, мне требовалось понять Суду Му.

– Поэтому ты и заперлась в библиотеке? – Глаза Кинри засияли, осененные догадкой.

– Стихи, которые мы заучивали наизусть, отчасти проливали свет на рецепты, – кивнула Одуванчик, – но человеку, близко не знакомому с этими блюдами, не под силу полностью расшифровать их смысл.

– Что ты хочешь сказать?

– Возьмем для примера строчки, которые ты впервые услышал в «Сокровищнице»:

«Тысяча крепких чешуек расколоты взмахом меча.

Тысяча кораблей по глади лазурной мчат.

Тысяча ярких жемчужин слепо взирает вперед,

Сокровищница потайная перед их взором падет».

Только сегодня, увидев блюда Модзо Му, я поняла, какую роль играют эти стихотворения. Это часть рецепта «Владыки морей». В первой строке говорится о крубене, лишившемся своей брони. – Одуванчик указала на еще почти целый хвост омара, лежавший посреди блюда. – То есть подразумевается неочищенный хвост омара, разделанный так, чтобы походить на крубена. В третьей строке речь идет о несметных сокровищах-жемчугах. – Она кивнула на горку беловатых сфер с краю блюда. – То есть о кучке рыбьих глаз.

– Ага, теперь вижу, – усмехнулся Види. – Эту загадку не разгадать, не зная рецепта. Она обретает смысл, лишь будучи приправленной тайными познаниями повара.

– И все они такие. Первая же догадка Кинри была близка к истине: стихотворения – действительно зашифрованные рецепты. Но этот шифр – шпаргалка для тех, кто уже знает ответ. Однако, когда стало ясно, что шифр не разгадать, я поняла, что у стихов не одно применение: благодаря им можно понять образ мышления Суды Му.

Кинри вспомнил шаманские узелки и повествовательные танцы своего народа. Голосовые картины, остававшиеся после танцев, не мог расшифровать тот, кто не знал связанной с ними истории, но в то же время они отражали сам танец, диалог между шаманкой и слушателями, в результате которого рождалась картина.

– Как отмечал Кинри, – продолжила Одуванчик, – прежде меня не слишком интересовала история в отрыве от искусства. Но любое повествование основывается на истории, поэтому я прошлась по библиотекам, чтобы изучить эпоху Суды Му. Тогда из-за постоянной вражды между государствами Тиро была нарушена торговля. Суда мог добывать необходимые ингредиенты только при покровительстве могущественного короля и поэтому поступил на службу к правителю Ксаны. Ксана хотела завоевать весь Дара, и Суде в своих блюдах пришлось потакать амбициям ксанских владык. Вспомните названия: «Тиро, Тиро», «Владыка морей», «Прялка Тутутики». Они либо прямо говорят о стремлении к власти, либо содержат отсылки к божественному вмешательству, которым Ксана оправдывала свои растущие амбиции. В каждом блюде непременно присутствуют власть, слава, судьбоносные пророчества.

– А где же… любовь? – спросил Кинри.

– Даже в блюдах, вдохновленных классическими любовными поэмами, основная тема уступает место отвлеченным тезисам. Царство смертных отходит на второй план перед величием империи, получившей благословение богов. Кушанье под названием «Музыка рук» должно быть чувственным и нежным, должно воспевать одну из величайших любовных историй всех времен. Но блюдо Суды буквально, а не фигурально трактует тему музыки и отождествляет божественную музыку с раболепной хвалой правителю, исходящей из всех уголков Дара. Такое отождествление, явно притянутое за уши – вроде бы восхваляющее любовь, но претящее самой идее любви, – мы видим во всех образцах ксанского придворного искусства того времени.

– А я думал, ты совсем равнодушна к войне и политике, – произнес Кинри.

Одуванчик немного грустно рассмеялась:

– Как бы мне ни хотелось, чтобы повсюду правила любовь, невозможно понять любовь и вдохновленное ею искусство, не видя уродства войны и политических интриг. Война – это извращенная любовь.

– Война – извращенная любовь?! Ты и правда так думаешь?

– Ну да, – кивнула Одуванчик. – Война начинается с ненависти, но ненависть всегда рождается из эгоистичной любви: не всеобъемлющей, а ограниченной. Любовь к родным традициям может превратиться в ненависть к чужакам, любовь к своей стране – в высокомерие по отношению к другим государствам; любовь к единомышленникам – в желание подавить инакомыслящих.

– Так почему же Суда Му пошел служить ксанским тиранам?

– Также из-за любви. Суда был великим творцом, и ему требовались определенные ресурсы, чтобы создавать уникальные творения. Он позволил этой нужде подточить свою любовь к красоте и искусству. Быть может, он считал, что могущество королей Ксаны послужит его цели, но в итоге его искусство было присвоено покровителями. Суда сожалел об этом и потому удалился в горы, скрыв свои рецепты от посторонних. Эти причуды, вкупе с неприкрытым желанием быть на виду у абстрактной толпы, привлекали правителей вроде короля Дэзана и императора Мапидэрэ и до сих пор привлекают всяких Тифанов Хуто. Вкушая эти блюда, ты чувствуешь власть, амбиции, роскошь, силу. Но не любовь. Не душу повара.

– Зато у нас этого вдоволь, – заметила Мати. – Уж я-то все с любовью готовлю.

Лодан взяла ее за руку, и женщины тепло посмотрели друг другу в глаза. Арона украдкой улыбнулась Моте, а тот улыбнулся ей в ответ.

– Именно так, – торжественно произнесла Одуванчик. – Когда я поняла, что за историю рассказывают блюда Модзо Му, то понаблюдала за Мати и работниками «Великолепной вазы». Наблюдения натолкнули меня на идеальную ответную историю. Множеству следует противопоставить единое, на абстрактное отвечать конкретным, а на войну – любовью. Блюда Мати просты и непритязательны, но полны любви, с какой женщина готовит детям, а мужчина ухаживает за престарелыми родителями; любви, с которой супружеская пара вкушает свой первый совместный ужин в новой хижине, а ребенок просыпается засветло, чтобы состряпать еду на всю семью перед долгим рабочим днем. Кушанья Мати были простыми, но по-домашнему уютными и наполненными любовью.

– Возвращение к основам, – прошептала Мати.

Одуванчик кивнула:

– Вы вместе с другими работниками рассказывали историю любви всякий раз, когда готовили студентам блюда, напоминающие им о доме, когда клали лишний пельмень в миску голодного труженика, когда радовали детей колотым льдом с фруктовым соком, когда тратили свободное время, чтобы накормить беженца с далеких берегов. Нынешняя история «Великолепной вазы» – это история Мати, Лодан и всех остальных, выложенная на тарелке. Нам оставалось лишь приукрасить блюда повествовательным представлением, чтобы судьи увидели в простоте новые оттенки.

– Не прибедняйтесь, – тепло пожурила девушку вдова Васу. – Не стоит преуменьшать свои заслуги, милая!

– Не буду. Кроме того, нам пришлось связать вашу историю со зрителями, дать понять, что