Барон фон дер Зайцев (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Оба раненых взяли и выздоровели сразу. Ну, как сразу? Их Матильда домой отпустила и на телегах их увезли по домам в Русское село. Иоганн вечером Семёна проведал. Ничего нового про ночное сражение, точнее ранеутреннее сражение парень не узнал. Так, мелкие детали, как они добивали литвинов и восставших в реке, и что там больше потонуло людей, чем от стрел и мечей погибло. Река оказалась глубокой.

— А что хоть за река? — чтобы поддержать затухающий разговор поинтересовался Иоганн.

— Виндау.

И что? Карты нет. Даже понятие карта ещё совсем не то, что будет в будущем. Полтора века до появления Меркатора, век почти до Колумба. А до слова Масштаб так вообще пару веков.

Семён закашлял, и Иоганн под угрюмыми взглядами его жены и тёщи ретировался. К Перуну или Тимофею Власову, так, вообще, просто зашёл поздороваться и пожелать скорейшего выздоровления. Огнеборец… Нет там как-то по-другому этих людей обзывают, вроде бы сам Стивен Кинг для них название придумал. Огонь — пиро. Вот! Пирокинетики. Так этот пирокинетик пока пластом лежал и глазами только хлопал и мычал, сипел. При этом вероятность приличная, что так мычать и сипеть и будет остаток жизни. Ну, так бабка Матильда сказала. Стрела в горло попала. Просто чудо, что прошла мимо жизненно важных органов. И то, что Матильда лечила ещё плюсиком. Жить будет, говорить только сипя и свистя.

— Матильда, а скажи мне тупоголовому, а почему у тебя помощницы нет и ученика или ученицы. Вот сдохнешь ты, и кто нас лечить будет? Нет, я тебе сто лет жизни желаю, но ты древняя как какашки мамонта. Давай найдём тебе ученицу или двух — трёх, а ты потом из них лучшую или лучшего выберешь. И женщину найдём. Помощницу. Она будет тебе еду там готовить, стирать. Кровь с лавки смывать. Разгрузит. Не морщись. Я не о тебе забочусь, а о себе.

— Пробовала я, Ванька, трёх уже женщин. Слабый дар у них. Травницами станут, а силы нет почти, — отмахнулась колдунья.

— Стоять! Не пойдёт так. Как тут весть распустить, что ты ученицу ищешь? На базаре в Риге кричать? Листовки повесить во всех городах Ливонии и Пруссии? Так читать никто не умеет. Ага, слушай, ведь у тебя с разных мест бывают люди, и ты их хорошо лечишь, пусть они в благодарность кроме серебра ещё и весть по знакомым разнесут, что ты ищешь ученика или ученицу, все свои секретные знания передать хочешь. Будешь передутом. Шучу. А женщину я тебе завтра пришлю в помощники. У Никифора — погибшего с отцом ратника, жена теперь с тремя детьми осталась. Там младшему семь лет. Так что сами за собой поухаживают, девчонке тринадцать лет. Справится, а ты матери платишь станешь, смотришь и не будет семья бедовать.

— Никифора, рыжий такой, со шрамом на виске? Хороший был мужик. Боль терпеть умел. Только давай наоборот, Иоганн. Пусть девка и приходит ко мне. И помогать будет и на травницу выучу, коль дара нет в ней. А ежели дар проснётся, то и учить буду на замену. В нём был малый дар, не просто так боль терпел. Мог унять у себя эту боль. Вдруг да передалось девке? Пусть с матерью завтра поутру приходит. Обговорим условия. Ряд составим.

И ведь как попёрло. Кузнец Галминас передал с пацаном своим два колёсика на шарнирах. Плотник присобачил их к законченной уже и только дожидающейся этих передних колёсиков инвалидной коляски, и тюфенчей под свист и ор детворы доехал до Русской деревни и назад к замку покатил. Два раза, правда, коляска ломалась. Один раз заехала большим колесом в колею, и Самсон перевернулся, обломав себе подлокотник. Оказалось, некритично, и через час ор и пляски пацанвы повторились. Второй раз полетел тормоз. Там к замку чуть под горку дорога, и пришлось, когда поняли, что тормоз накрылся медным тазом, главплотнику Игнациусу бросаться под колёса, чтобы тюфянчея спасти от касания со стеной. Ну, как касания? Плотного такого касания.

А под конец самым взрослым и активным из пацанов дали покататься.

Автоматика. Блин. Кибернетика.

Нужно про велосипед подумать. Пока просто ногами толкаться. Был у его внука такой в раннем детстве. Велобег назывался.

Глава 11

Событие тридцать первое

Плюшки и на следующий день продолжали сыпаться. Проснулся Иоганн раненько, как обычно от холода. Климат местный его раздражать начал. Целый день солнце жарило, камень стен нагрелся и в детской, которая на юг бойницами окон расположена, жарень стояла. Укрылся парень одной простынкой, да и ту потом с себя сбросил. А утром с моря таким холодом и сыростью дохнуло, что простынка сама на него натянулась, чтобы согреться. Не помогло. Зубы если и не выстукивали морзянку, то изобретали её.

Пришлось вставать. Утро. Солнышко взошло, птички синички долбятся клювами в камень донжона, как дятлы заправские и щебечут ещё при этом. Делают они работу полезную, из щелей в кладке добывают забившихся туда мух. Всех не изведут, понятно, но хоть проредят популяцию, а то глядишь, и эти твари так размножатся, что окажутся на вершине пищевой цепочки.

Нужно было спускаться на двор. Все удобства там. Туалет не типа сортир там, бочка для умывания, ещё не заплёванная в такую рань управляющим, тоже там. Про… проползя по лестнице… Иначе это действо не назвать. Лестница винтовая внутри донжона крутая и узкая и ступени, понятно разной ширины, от двадцати пяти примерно сантиметров до нуля. Вприпрыжку по ней не прошагаешь, вообще не прошагаешь, нужно повернуться лицом к наружной стене и аккуратно по одной ступеньке спускаться. Обороняться с такой лестницей замечательно, один косорукий мечник может роту профи сдерживать. Но обороняться пока не от кого, а вот жить с такими удобствами приходится каждый день.

Спустился Иоганн… А чего бы не спуститься, не в первый раз, и при этом он каждый раз представлял, как отец при его росте и широченных плечах проделывает этот путь с третьего верхнего этажа донжона. Справлялся же.

Спустился Иван Фёдорович, а там непонятная толкотня рядом с бочкой умывально — питьевой. Стоит главплотник Игнациус руками машет, стоит руки в боки Герда, стоит её мать Мария и рядом на коляске сидит тюфянчей Самсон. Чуть сбоку позиционируя себя, как сторонний наблюдатель, стоит и кухарка Лукерья. И все недовольные рожи корчат.

— Чего выбросили? Кроссовки? Джинсы? — пристроился в конец очереди Иоганн.

Неожиданной гам и ор донёс до Ивана Фёдоровича понимание, что скандал назрел, а он триггером послужил.

О! Ну, ни фига себе!!! На стене рядом с бочкой висел новенький липой сверкающий рукомойник с начищенной до блеска пипкой — штоком и красивой резной деревянной фентифлюшкой, в виде лапы какой хищной птицы, сжатой в кулак, на крышке. Под рукомойником стояло двадцатилитровое деревянное ведро. Ну, может и двадцати двух с половиной литровое, как его измерить, если стеклянных литровых банок с маринованными помидорками чери у Лукерьи на кухне нет.

При детальном разборе полётов выяснилось, что Герда мала ростом и до края бочки высокой не достаёт, чтобы тщательно и качественно умыться. Привирает. Тюфянчей Самсон даже с коляски новомодной тоже не достаёт, а датчанку Марию достали немецкие сопли в бочке после немецкого же управляющего Отто Хольте. Всём нужен отдельный рукомойник и всем на разной высоте.

— А сто рублей не устроят отца русской демократии? Ну, если один поставить… Чтобы Самсон доставал?

— Чего это Самсон, он кто вообще⁈ Он тут не стоял! Проверьте его по спискам. Зачем мне спину ломать и гнуться к земле? Вот чуть повыше надо! — ткнула пальцем в стену на высоте носа Иоганна компаньонка его мачехи. Датчанка, кстати, была шваброй. Не, так-то довольно симпатишная тётка, но худая и очень высокая для этого времени и для женщины особенно. В ней где-то метр семьдесят пять было. Она на голову была выше мачехи Марии. Герда пошла в маму. Она на два года младше Иоганна и почти с него ростом, а он ведь явно в батяньку и братьев вырастет, то есть, будет не меньше метра восьмидесяти. Гигант и богатырь. Если правильно питаться будет. Белки нужны. Мясо!!!