Барон фон дер Зайцев (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

От шлепка неожиданного Рыжик взвился на дыбы. Иоганн дернул Василису за руку и отскочил. А вот барон решил смирить норовистого коня и огрев его концом уздечки, шпорами в пузу ткнул. И за гриву ещё схватился, чтобы не упасть. Всё, Рыжик и без того озлобленный, встал на задние ноги, сделал на них, как заправский циркач три прыжка и завалился на бок, а следом и через спину перекувыркнулся. Потом лягнул всеми четырьмя копытами, целясь в рожу проклятого чужака, его оседлавшего, и, вскочив на ноги, уже совершенно свободный буланый жеребец рысью направился в замок.

А вот барон фон Лаутенберг не вскочил и никуда не побежал. Дестриэ — это большие лошади. Рыжик в холке был в районе метра восьмидесяти и весил под тонну, а то и за тонну. А тут тонна на тебя падает, потом тонна по тебе катается, вдавливая в твёрдую дорогу, а не в мягкую пыль или грязь, а потом по тебе прилетает копытами, пусть не всеми четырьмя, а только двумя. Одно в плечо врезалось, второе в бок.

Отто фон Лаутенберг, когда его поднесли к реке и обмыли, ещё ведь и из носа кровь хлынула, всё лицо заливая, прохрипел чего-то невразумительное на языке Вагнера и отключился. Чувств лишился.

— Чужого не бери, своего не потеряешь, — громко, чтобы все услышали произнесла датчанка Мария.

Иван Фёдорович на неё по-новому посмотрел. Мачеха богатства раздавала, а эта вот чужая им тётка вступилась.

— Чего вы стоите, остолопы, хватайте и тащите к Матильде! — крикнул склонившимся над бароном родичам Иоганн.

К нему повернулись с непонимающими рожами. А ну, да, блин, по-русски же крикнул.

— Берите его аккуратно за ноги, за руки и тащите в Кеммерн, куда и шли, только не в церковь, а к бабке Матильде, — по-немецки как «остолоп» будет не знал Иван Фёдорович, пришлось синоним подобрать, — тупицы. (Dummkopf).

Событие двадцать девятое

— Охо-хоюшки! — колдунья открыла дверь на пинки в эту дверь и недобрым взглядом уставилась на кнехтов, волокущих барона. Голова у того болталась произвольно, тащили за руки, за ноги, как им пацан и сказал. А чего, экзамены по технике безопасности сдавал же, там говорят, что нужно положить на брезент и так переносить разбитых и поломанных всяких. А где среди полей брезент взять? А с другой стороны, сдохнет и тоже хорошо. Нефиг на чужое зариться.

Не сдох. Бабка ухо к груди, уложенного на мать сыру землю, болезного поднесла и послушала, бьётся ли сердце у него. Билось, видимо. О! Нужно деревянный стетоскоп изобрести, отметил себе Иван Фёдорович.

Матильда пощупала раздетого до пояса барона, постучала по разным местам и велела отнести на лавку в дом. Другие бароны и барончики на неё рычали, мол чего не лечишь, карга старая, мать твоя дьяволица? Плетей захотела⁈ Колдунья как-то эдак на них взглянула, и первым бросил свиристеть Кисель, за спины отцовых кнехтов спрятался. Может и не кнехтов? В памяти Иоганна это слово было, да и сам Иван Фёдорович его слышал, применительно примерно к этим временам, но может так пехотинцы обзываются, а это ландскнехты? Ещё в памяти всплывало слово «Кутилье», это кажется конный воин в доспехе в средние века незнатного происхождения. Надо было на историка учиться, а не на строителя.

Всех бабка из дома выгнала, и труба задымила сразу.

— Ну, сейчас барона жарить ведьма будет, — чтобы побольше жути нагнать на родичей, как бы про себя, но вслух произнёс парень.

От него и от дома народ попятился. Минут через десять дверь открылась и появилась злая Матильда.

— Иоганн зови преподобного Мартина, отходит барон ваш. Кровью харкать стал. Пузыри кровавые пузырит. Не по силам мне такое лечить.

Иван Фёдорович не только историком, но ещё и терапевтом не был, да и хирургом тоже. Наверное, Рыжик сломал рёбра барону, и они лёгкое проткнули. Правильно датчанка сказала не бери чужого… Конь ведь чужой. Своего не лишишься. А жизнь-то своя. Пока он, естественно, не бегом, а тихим шагом, не хватало ещё и самому сдохнуть из-за кровотечения в носу, добирался до оратории святого отца Мартина, пока ждал облачающегося в парадную рясу священника, пока они шли назад, барон фон Лаутенберг почил в бозе. Отдал богу душу. Представился. Окочурился. Дуба дал. Сыграл в ящик.

Понесли в церкву и погнали гонцов в имение почившего, не замок всё же. Заборчик хлипкий вместо каменной стены. Хоронить дома будут. Там и церковь своя и семейный склеп при ней.

— Преподобный отче, а может такое быть, что отец проклял коней, кто на них позарится, тот умрёт смертью лютой? Я слышан, он это Гришке говорил? Или Александру? Может из-за этого херр Отто убился? — решил усугубить ситуацию Иоганн. Спросил, как бы шепотом, он у отца Мартина, но именно тогда, когда к ним подошёл Кисель на такое расстояние, чтобы услышать. Ну и кнехт или кутилье один рядом тоже был. Преподобный осенил себя крестным знамением и Иоганна и… и всех баронов с барончиками, чем тех в тоску — печаль вогнав.

За всеми этими, без сомнения полезными делами, как-то и подзабылась уже цель похода. Шли и ехали же панихиду служить по барону Зайцеву, а получилось вон чего. Иоганн некоторое время понаблюдал за мачехой. Она в одночасье, можно сказать, лишилась мужа, защитника и кормильца и отца, тоже на день ставшего защитником, хоть и не кормильцем, а объедальщиком. Фрайфрау Мария выглядела не убитой горем, а скорее потерянной. Жизнь обрушилась. А вот Василиса ревмя ревела. Девочка видимо, и правда, переживала смерть отца и деда. Поискав глазами Герду, чтобы посмотреть на её рыжую рожицу, Иоганн вспомнил, что пацанка устроила скандал и сбежала из замка, чтобы не ходить на панихиду. Удивительная смелость для начала пятнадцатого века. Ремня от матери точно получит. Ну, Герда она вообще безбашенная, если про него говорили, что в пацана бес вселился, то в эту рыжую пигалицу сразу два беса залезли и оба Вельзевулы.

Куда убежала Герда Иоганн знал. Она с мальчишками из русской деревни отправилась на плотах на тот берег Аа, на побережье моря собирать янтарь. В первый день пацаны принесли пять горстей янтаря. В основном мелкие и не очень прозрачные, но два камешка вполне приличных. Денег у Иоганна больше не было, и он пообещал продать камни в Риге, и уже потом по-честному расплатиться с пацанвой. Эх, жаль в Балтийском море ламинария не живёт. Можно было бы попробовать йод выделить. Хотя и не химик, но вроде сжигать надо и как-то улавливать… нет, не знаешь не берись. Да и не то море.

Для начала хватит и янтаря. И нужно будет проконсультироваться с Матильдой, где-то чего-то такое читал Иван Фёдорович, что из янтаря лекарства делают. Какие и от чего не помнил. Но вот есть колдунья, да ещё местная, она-то должна в лекарствах разбираться.

Событие тридцатое

Неожиданно. Ну, хотя понять родственников, как вороньё слетевшихся на их замок, прилетели труп клевать, а тут бам и главу своего клана хоронить надо. Теперь какое-то время будет не до чужих вотчин. Свою делить начнут.

Что примечательно, все, уже было приватизированных коней, оставили в замке и убрались на тех, на которых прибыли. И только Юрген фон Кессельхут, он же Кисель ускакал на облюбованной ещё в первый день своего заселения вороной кобылке Галке. Не из пужливых попался. Его отец Бернхард фон Кессельхут двоюродный брат погибшего Отто фон Лаутенберга сказал, что второй раз не приедет, его ландмейстер тоже на войну вызвал.

Иоганну интересно при этом стало, а какого чёрта стариков вызвали на войну, а молодец этот — Кисель спокойно по чужим замкам разъезжает? Ему, что не нужно за Родину постоять?

Панихиду справили в тесном семейном кругу, выкатили жителям Кеммерна двухсотлитровую бочку стоялого мёда, в местечке или бауэршафте (Bauerschaft) Слока, тоже выкатили бочку мёда, но всего на пятьдесят литров. Так там и дворов всего десяток. Упиться можно. Для Русского села поминки отдельные устроили, всех одиннадцать его жителей, погибших вместе с бароном и его сыновьями, отпел отец Иаков. И им бочку мёда выкатили. И жизнь как-то на время успокоилась, больше ключом по голове не била.