"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

Белый свет. Абсолютный. Грохот, как падения тысячи гор. Ударная волна, сбившая меня с ног и отшвырнувшая назад, как щепку. Я ударился спиной о кривой камень подиума, чувствуя, как рваная рана на плече извергает не кровь, а черный дым и искры умирающей материи. Мир плыл. В ушах звенело.

Но я видел.

Наместник отшатнулся. Впервые. Его монументальная фигура дрогнула. Там, куда впился меч, пылая жаждой мщения за Тора и за все живое, клубился не дым, а хаос. Фиолетовое сияние вспыхнуло яростно, потом погасло, оставив черную, дымящуюся рану. Не просто повреждение. Рана, из которой сочилось само ничто. Края «кожи» и брони вокруг нее крошились, как обгоревшая бумага, расползаясь в небытие. Искажение вокруг Наместника стало хаотичным, неконтролируемым.

Он не зарычал от боли. Он замер. Его угольные глаза впервые полностью устремились на меня. В них не было гнева. Было… удивление. Холодное, бездушное удивление машины, которую ткнули иголкой в неожиданном месте, и она дала сбой. И в этом удивлении была первая, крошечная трещина в его абсолютной уверенности.

Я поднялся на одно колено, опираясь на Тьёрна. Рука с мечом дрожала, но клинок все еще горел, жаждая большего. Левая рука висела плетью, плечо было кошмарной воронкой распада, боль от которой грозила затопить сознание. Щит Нави на руке гудел, пытаясь стабилизироваться. Время, выигранное этим ударом, исчислялось секундами.

Но я видел рану. Видел первый след на непобедимом. И в моей груди, сквозь боль и страх распада, вспыхнуло нечто новое. Не ярость. Уверенность. Он мог быть ранен. Он мог быть убит.

С хриплым, кровавым кашлем, я поднялся во весь рост. Меч Тьёрн указал на Наместника, на его дымящуюся шею.

— За всех! — прохрипел я, и мой голос, сорванный и слабый, прозвучал вызовом в гробовой тишине площади перед дворцом безумия. — За Империю! За ЖИЗНЬ!

И снова, забыв о боли, о распадающемся плече, о яде Пустоты в жилах, я бросился вперед. Время кончалось. Для него. Или для меня.

Боль. Она была всем. Всепоглощающей, белой и огненной. Каждый удар Наместника отдавался не просто в костях — в самой ткани моего существа. Его искажающие реальность когти рвали не только доспехи и плоть, но и саму связь времен, пространства, моей воли. Щит Нави на спине был холодной глыбой свинца, его резервы исчерпаны до дна, он больше не мог поглощать, только жёг спину своей ледяной тяжестью. Меч Тьёрн в моей правой руке горел, но его свет был уже не яростным вихрем, а трепещущим, слабым пламенем свечи на ветру. Моя левая рука… Я ее почти не чувствовал. Там, где коготь Наместника пронзил плечо, царил ледяной холод. Плоть и кость распадались, превращаясь в черный пепел и ускользающие в Пустоту искры. Каждый вдох обжигал легкие ледяным ядом этой мерзкой реальности.

Я откатился по камню, чувствуя, как трескаются ребра от удара его рогатой головы. Кровь — теплая, живая, своя — хлынула из разбитых губ, смешиваясь с липким пеплом пустоши на губах. Мир плыл. Багровые стены дворца безумия нависали, смещаясь под невыносимыми углами. Фигура Наместника, искаженная аурой его брони, казалась гигантской, непреодолимой скалой. Он шел ко мне. Неторопливо. Уверенно. Его угольные глаза, полные холодного, бездушного расчета, наблюдали, как жизнь утекает из меня. Он знал. Он чувствовал мою слабость. И усилил напор.

Его лапа взметнулась. Финальный штрих. Когти сжались, нацеливаясь в голову. Один удар — и не просто смерть. Стирание. Растворение в Пустоши без следа. Конец Видара. Конец надежды Империи. Конец всего.

— Нет! — кричало что-то внутри. Но сил не было. Только отчаяние. Туман заползал в сознание. Всплыли лица — мать, бледная с трудом удерживающая щит, Света с Кристиной, их слезы на моих щеках, Мавка и Навка, их безмолвный крик поддержки сквозь пространство; солдаты на руинах Новгорода, падающие под липкой тьмой…

И вдруг, сквозь боль, сквозь предсмертный туман, как молния в кромешной тьме — Ключ.

Мысль не моя. Чужая. Знакомая. Голос… Добрыни? Старого кузнеца — богатыря из Вырия? Там, в мире духов, где я искал ответы. Ключ давно скован и ждет своего хозяина.

Что? Какой ключ? От чего? Мысли метались, как пойманные в ловушку птицы. Голова раскалывалась. Наместник был уже в двух шагах, его когти, искажая воздух, нацеливались на мой лоб. Он чувствовал мое смятение, мою агонию. Уголки его пасти, похожей на разлом скалы, дрогнули — подобие улыбки торжествующего палача.

Ключ… Ключ… Вырий… Кузница Добрыни… Он ковал не артефакт. Он ковал… меня? Нет. Не так.

Я и есть ключ.

Озарение ударило, как удар Тьёрна по шее Наместника. Оно не было мыслью. Оно было знанием, пронзившим меня до глубин души, выжигающим туман боли и отчаяния.

Двуживущий. Пришелец. Волею богов (или злой шуткой судьбы) перенесенный в этот мир из другого. Из мира с иной магией, без богов, без Пустоши. Мира… совершенно иного. Чужого. Не только этому миру. Но и ей. Пустоши. Наместнику. Его власти. Его сути. Я был не просто смесью света и тьмы. Я был инопланетным вирусом в его упорядоченном хаосе. Частицей реальности, против которой у него не было защиты, потому что она была за пределами его понимания.

— Я… КЛЮЧ! — хрип вырвался из моего горла, больше похожий на предсмертный стон, но несущий в себе всю мощь этого осознания.

И тело отозвалось. Не магия. Не сила воли. Моя суть. Та самая инородная частица. Она взорвалась изнутри. Кровь, теплая, живая кровь из разбитых губ, из раны на плече, брызнула фонтаном. Но не упала на камни. Она закружилась. Словно подхваченная невидимым водоворотом, смешиваясь с искрами распадающейся плоти на плече, с последними искрами света из Тьёрна, с холодной тяжестью Нави, с ядом Пустоты в моих жилах, с Серой магией баланса… и с тем неуловимым, чужим, моим духом, пришедшим из другого мира.

Яркий, слепящий свет ударил во все стороны. Не белый, не голубой, не фиолетовый. Он был… невозможным. Цветом, которого не было в спектре этого мира. Светом самой чуждости.

Наместник взревел. Впервые — не от ярости, а от невыносимой боли. Его угольные глаза, привыкшие к мраку Пустоши и сиянию разрушения, были атакованы чем-то абсолютно непостижимым. Он рванулся назад, заслоняясь лапами, его броня, искажающая реальность, захлебнулась, не в силах сдержать этот поток чужеродной энергии. Его уверенность, его холодный расчет — все рухнуло в одно мгновение. Он почувствовал угрозу не жизни,