"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

Мы пошли дальше, углубляясь в лабиринты дворца. Морана показывала Библиотеку Шепчущих Свитков — где томик по некромантии отчаянно пытался сжечь соседний трактат о садоводстве, Купальню Роскоши Лады — оттуда доносился смех и плеск воды, а на пороге валялась забытая, явно божественная, туника. И даже Комнату Наивных Надежд, маленькую и пыльную, куда, по словам Мораны, боги заглядывали в моменты особо несбыточных фантазий.

— А во-о-он там, — она вдруг понизила голос, указывая на узкую, неприметную дверь в самом конце темного коридора, — Кабинет Размышлений самого Сварога. Точнее, то, что от него осталось.

Дверь была слегка приоткрыта. В щель было видно, как внутри летают обломки камня и мебели, а в воздухе стоит мелкая, злобная дрожь. Слышалось невнятное бормотание, в котором угадывались слова «нахальный… смертный… клятва… пирог…».

— После вашего… разговора, — усмехнулась Морана, — он немного не в духе. Переруг, кажется, вообще под кроватью у Дажьбога отсиживается. Так что, герой, поздравляю. Ты не только торг устроил. Ты им праздник испортил. Надолго.

Я посмотрел на дверь, из-за которой доносилось ворчание верховного кузнеца вселенной, потом на Морану, чьи глаза светились холодным, почти человеческим весельем.

— Знаешь, — сказал я, чувствуя, как углы губ сами тянутся вверх, — а ваш божественный быт… он чертовски напоминает нашу, смертную, помойку. Только масштаб побольше и разрушения после пьянок посильнее.

Морана рассмеялась чистым, ледяным звоном.

— О, Видар, — она снова взяла меня под руку, ее прикосновение было как прикосновение зимы — резкое, но чистое, — ты просто не видел нашего Рождественского корпоратива. Это когда Перун пытается зажарить вепря молнией, Велес напивается в стельку и начинает обниматься с чучелом Масленицы, а Лель норовит подсыпать всем в пиво «любовного зелья». Вот тогда мы узнаем, что такое настоящий хаос.

Она повела меня обратно, к свету и гомону главных залов.

— Идем. Скоро начнется совет. А тебе, думаю, будет полезно посмотреть, как эти величавые идиоты решают судьбы миров. Главное — не смейся слишком громко. Перун на такое обижается. И молнии у него, к сожалению, очень даже реальные.

Я шел рядом, слушая ее байки о пьяных подвигах Велеса и любовных терзаниях Дремы, и впервые за долгое время чувствовал не тяжесть предстоящего, а… дикое, почти кощунственное любопытство. Пустоши могли и подождать. Эту экскурсию в божественную кухню, где готовились не амброзия, а сплошные скандалы и абсурд, я пропустить не мог. Главное — не попасть под раздачу, когда начнется раздача молний.

Зал Совета оказался не тем, что я ожидал. Ни грандиозных тронов, ни сияющих куполов. Просто огромное, наполненное рассеянным светом пространство, где плавали островки… мебели? Какие-то диваны, кресла, даже гамак, подвешенный к невидимым балкам. И было почти пусто. Лишь в центре, у низкого стола, похожего на спиленный гигантский гриб, сидели три фигуры. И светились. Буквально. Мягким, теплым, но навязчивым светом.

— Три Светлые Змеюки, — шепнула Морана, ее голос внезапно лязгнул сталью. — Макошь, Лада и Жива. Прядильщица Судьбы, Богиня Любви-Красоты-Весны-и-прочего-ми-ми-ми, и Богиня Жизни-Плодородия-и-Невыносимой-Оптимистичности. Приготовься. Они уже нас заметили. Им скучно.

Заметили — это мягко сказано. Три пары глаз, ярких как самоцветы, уставились на нас с того самого момента, как мы переступили порог. Не враждебно. С любопытством. С тем самым сладким, липким любопытством кошки, увидевшей новую игрушку. И игрушкой этой явно был я. Морану они будто не видели. Игнорировали с таким мастерством, что это само по себе было искусством.

— О-о-о! — мелодично воскликнула та, что в венке из вечных цветов и одеждах цвета весеннего неба. Лада. Она поднялась, и ее свет стал чуть ярче, ослепительнее. — А кто это к нам пожаловал? Новый герой? Какой… колоритный!

Они двинулись к нам. Плыли, почти не касаясь пола, оставляя за собой шлейф аромата луговых трав, меда и чего-то такого же приторно-цветочного. Макошь, статная, с лицом, на котором чуть алели румяна, и с тяжелыми косами, смотрела на меня оценивающе, ее свет был глубже, золотисто-янтарным. Жива, самая юная на вид, в простом платье цвета спелой пшеницы, прыгала чуть впереди, ее свет был самым ярким, почти солнечным, и самым раздражающим.

— Видар Раздоров, — представился я коротко, чувствуя, как Морана рядом замерла, превратившись в статую из черного льда. Ее собственный, холодный свет померк перед этим триумвиратом жизнерадостности. — Закрываю Пустоши. Ну, почти закрываю.

— Ви-и-дар! — пропела Жива, подлетая слишком близко. Ее глаза, зеленые как молодая листва, сканировали меня с ног до головы. — Какое сильное имя! И вид… брутальный! Прямо дух захватывает! Расскажи, расскажи о себе! Как ты там, среди смертных? Чем живешь? Любишь? Страдаешь? О, наверное, столько боли и тьмы вокруг! Но ведь и радость есть? Надежда?

— Страдаю в основном от головной боли после ваших видений, — буркнул я, но меня уже не слушали.

Лада плавно обошла Морану, будто огибая невидимое препятствие, и взяла меня под руку. Ее прикосновение было теплым, но каким-то… липким.

— Не слушай Живу, милый, — защебетала она, ее голос был как тягучий мед, капающий в уши. — Она вечно о высоком. Ты лучше расскажи, как с девушками? Наверное, разбиваешь сердца направо и налево своим… мрачным обаянием? У тебя же наверняка кто-то есть? Красивая? А может, даже и не одна? И даже не две⁈

Макошь молчала, но ее янтарный взгляд буравил меня, будто пытаясь разглядеть все шрамы, внешние и внутренние. Ее молчание было тяжелее всех их слов вместе взятых.

Морана стояла, отстраненная. Ее лицо было бесстрастной маской, но я чувствовал — нет, буквально ощущал холодную ярость, исходящую от нее волнами. Ее игнорировали. Совсем. Как пустое место. Как пыль на их сияющих сандалиях. И это было хуже любой открытой вражды.

— Знаешь, Видарчик, — вдруг сладко сказала Лада, поворачиваясь так, чтобы ее плечо оказалось между мной и Мораной, — здесь, во Дворце, важно правильно выбирать… окружение. Некоторые тени могут затянуть, знаешь ли. Охладить пыл. А герою нужен огонь! Страсть! Жизнь!

Она бросила быстрый, едкий взгляд в сторону Мораны.

Терпение Богини Смерти лопнуло. Тишина вокруг нее стала звенящей, иней заплясал на полу у ее ног.

— Твоя «страсть», Лада, — голос Мораны разрезал воздух, как лезвие по шелку, — обычно заканчивается слезами, скандалами и просьбами к Макоше «перерезать эту проклятую нить». Как в прошлый раз с тем пастушком-полубогом? Или с аватаром Перуна?

Лада вспыхнула, ее сияние стало ослепительным