Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

А могла она и тогда пытаться устранить соперницу? Могла попытаться меня отравить ядом своим?

Почему нет? Человек же не менялся. Как была Вивея пакостью в той, черной жизни моей, так и сейчас пакость она редкостная.

Могла она тогда попытаться подлить яд, да не мне одной, а всем соперницам?

Легко могла.

А к кому б она за этим обратилась? Да к Таньке же, та ко мне вхожа была, я бы из ее рук что хочешь съела, что угодно выпила. Вивея могла к ней обратиться?

Тоже могла.

Дурочка молодая, что там того ума? Злобы да ярости отмерено, ума не видно. Решила б, что подкупит Таньку… да та и продавалась по дешевке.

Или – нет?

Мысли складывались одна к одной.

Когда Таньку во дворце терпели… у нее был хозяин?

Хозяйка?

Любава или Марина? Кто?

Кто-то другой тут не помог бы. Но ежели кто-то из цариц за ней стоял… за хорошие деньги Танька могла что-то сделать. Уж доносила-то она обязательно, и что сделала, и для кого сделала? Могло так быть?

Могло.

А если вспомнить самое главное, почему я Федьке глянулась, а потом и Марине, и Любаве?

Волховья кровь.

Моя кровь и мой ребенок. Я нужна была Марине, так? Ламия хотела своего ребенка, хотела за счет жизни моего ребенка, потому не потерпела бы попыток со мной расправиться. Другая боярышня ей не подошла бы.

Утятьева?

Могла она подойти – или нет?

По крови, может, и могла, а как по характеру? Была ли среди боярышень еще одна такая овца безропотная, да еще и с нужной кровью?

Не было.

Потому и Анфиса от порчи маялась, с отбора ее удалили. Она умнее оказалась, она так хотела сделать, чтобы ее не заподозрили, но порча по ней ударила, отражением. Потому и Вивея умерла, она и в той жизни убить хотела, да не успела, опередили ее. Раньше ударили.

Охраняли меня.

К Фёдору вели, ровно на заклание, а я и не соображала ничего. А и подумала б – не возразила.

Не могла я просто. Жизнь прожить понадобилось, все потерять, умереть, чтобы гнев во мне проснулся, черный, безжалостный. Чтобы я научилась за своих до самой смерти стоять.

Чтобы два и два сложила.

Марина?

Да, скорее всего, она меня и сберегла в тот раз. Для своих целей, но сберегла. А потом кто-то Бориса убил. И ничего она не успела со мной сделать.

Осталось выяснить – кто убивал? Кто успел и кто моего ребенка нерожденного в могилу свел, кто потом Фёдору другую девку подсунул, кто нас всех, ровно марионеток, за ниточки дергал? КТО?!

И ни на шаг я от Бори не отойду, и ни ногой из палат царских, покамест во всем не разберусь не найду злодея, не вырву ему горло.

Никому я своих любимых не отдам! Не дам в обиду!!!

Больше та история не повторится! Уже не повторяется!

* * *

– Государь, дозволишь?

– Дозволяю. Что случилось, Макарий?

– Царица сегодня уезжает. То есть… бывшая царица Марина.

Борис поморщился:

– От меня ты что услышать хочешь?

– Ничего, государь. Она просит с тобой последний раз увидеться и проститься.

Борис подумал минуту.

– Где она сейчас?

– В покоях своих.

– Когда уезжать она должна?

– Да хоть и прямо сейчас, государь. Все готово, возок ждет.

– Хорошо, Макарий. Сходи к ней да скажи, чтобы сюда проводили. Не ко мне, пусть подождет… в Синей палате, а я туда подойду.

– Хорошо, государь.

Макарий еще подумал, что от греха подальше прикажет царице руки-ноги связать. Кто ее знает, что она сделать пожелает?

А Борис о другом подумал.

Устя.

Пробудилась ли она? Позвать ее надобно.

И Марине отказать не по-людски получается, это ж как последняя просьба.

И говорить с ведьмой… да хуже того, с нелюдью, без волхвы рядом? Другого дурака себе поищите! А этот наговорился уж! По горло нахлебался разговорами!

* * *

Когда за стенкой ровно мышь зацарапалась, Аксинья взвизгнула:

– Ой, мамочки! Крыса, что ль?

Устя поняла сразу.

– Асенька, ты на поварню сходи, попроси кота принести? Может, дадут ненадолго? Пусть посидит тут, авось и изловит кого?

Аксинья закивала и вниз умчалась, а Устя к стене шагнула.

Панель отодвинулась, Борис вылез.

– Уф-ф-ф… хорошо, что поняла ты, Устёна. Как спалось?

– Отлично. А ты поздорову ли, Боря?

– И я хорошо. Марина уезжает да умоляет меня напоследок о свидании.

Была б Устя собакой – у нее бы шерсть дыбом встала.

Ламия?

Умоляет?

Ох неспроста такое происходит!

– Ты…

– Сможешь со мной пойти?

Устя тут же успокоилась, воздух выдохнула.

– Куда?

– В Синюю палату. Я могу туда войти, а ты за ширмой постоять, меня поддержать. Я не трус, но ведь не человек это, и что она сделать может, мне неведомо. Помоги, пожалуйста.

Устя кивнула. Отлично она Бориса понимала, хоть и не трус он, да и не о страхе речь, о разумной осторожности. Кто ж на медведя с голыми руками пойдет? Рогатина потребна! А на ведьму только волхвы, против силы только другой силой.

– Конечно, Боря! – И уже искренне, от всей души: – Как хорошо, что ты пришел!

Борис ею даже залюбовался.

Губы розовые улыбаются, глаза серые сияют… Ради одной этой улыбки прийти стоило. И… признания?

Она волновалась?

Он ей не безразличен?

Как это приятно слышать!

* * *

Стоило Марине в палату войти, она тут же носом повела, поморщилась, словно от дурного запаха. И сейчас, когда спали чары, когда не притворялась она, Борису намного виднее было.

Действительно – не человек. И грация другая, идет, ровно змея ползет, легко, стремительно… и все одно – не человек!

И улыбка эта… так и кажется, что за алыми губами клыки сейчас блеснут.

– Боишься меня, Бореюшка? Не хочешь со мной наедине остаться?

– Не хочу. И боюсь. – Борис и отрицать не стал, чего душой кривить, в глаза лгать. – Дураком надо быть, тебя не бояться.

Марина улыбнулась, польщенная.

– Я тебе вреда не причиню. Разве плохо нам вместе было?

– Кому из нас? Тебе-то хорошо было… и со мной, и с другими.

– Ревнуешь?

– Когда любят – ревнуют, а я теперь брезгую только. Чего ты от меня хотела?

Марина в бывшего супруга вгляделась, поморщилась еще раз. Волхва рядом, кандалы кожу сковали, стянули, нарочно Макарий их выбрал такие али нет, но они из холодного железа – и силе ее предел положили. И поводок ее порвался, и чары спали.