Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– А кто яд подсыпал, государь? Нет пока даже мысли?

Борис только поморщился.

– Надо думать, одна из боярышень. Сами знаете, девочки у вас настолько собой хороши, что поневоле кто-то да позавидовал.

Бояре приосанились. Потом пригорюнились.

Хороши-то хороши, а теперь как быть?

– Я прикажу домой их отправить, как выздоровеют. Со всем почетом, с подарками богатыми. А когда жених хороший найдется, стану первому ребенку крестным отцом.

Это предложение боярам понравилось. Заулыбались.

Так-то и плохо, и беда, но дочки ведь живы? Вот и ладно. И выгода быть может великая, с царской семьей, считай, породниться.

Дверь стукнула, боярин Репьев вошел.

– Государь, сыскал я татя. Велишь слово молвить?

– Говори.

– Боярышня Мышкина это. Вивея Фоминична.

Борис едва не застонал. Тоже та еще боль зубная, Фома Мышкин. Крысьев он, не Мышкин! Зараза такая, везде лезущая…

– Что ей надобно было?

– Она боярышню Устинью отравить хотела. Так-то решила, что, когда главной соперницы не будет, обязательно на нее царевич посмотрит. Похожи они ведь.

– Похожи. А другие боярышни как пострадали?

– Боярышня Устинья береглась, ей яд подсыпать не получалось, а на что другое у боярышни Мышкиной ума и сил не хватало. Вот и решила дурища в общее блюдо яд высыпать. А там уж… кому сколько достанется – авось и повезет. Даже когда отравление случилось бы, боярышню Устинью с отбора удалят. А она останется.

– Чем эта дура думала? – Борис скорее для себя спрашивал, да боярин Репьев ответил:

– Да чем она думать могла, государь? Дурища ж. Семнадцати еще нет, а пакостность есть. Вот и лезет из нее это, как тесто из квашни. У дядьки моего дочь такая же… дура злобная, пакость сделает и сама потом больше всех мается. Ни украсть, ни на стреме постоять.

Оставалось только вздохнуть.

Просто злобная дура.

Которая по чистой случайности убийцей не стала. А и стала бы… как она потом жила бы с этим? Да отлично! Она же дура! Она бы просто не поняла, что натворила, куда ей?

Чтобы своей виной мучиться, ее осознать надобно. А для того ум и душу иметь хорошо бы. А не только злобу бешеную.

– Где она сейчас, боярин?

– В приказе Разбойном сидит. Ты не думай, государь, я ей хорошую темницу подобрал, сухую. Почти. И крыс там нет… наверное.

Переглядывались бояре очень злорадно.

Борис подумал – и тоже усмехнулся.

– Поговорю я с боярином Мышкиным. Когда загладит он свою вину перед вами, бояре, разрешу я ему дочку в монастырь отдать. А ежели не загладит – казнить прикажу.

Может, и не хотелось ему такого решения, не хотелось девку молодую приговаривать, а только это не в трактире каком морды бить. Это – палаты государевы. И тут людей травить?

Сейчас спустишь, потом и вовсе обнаглеют.

Бояре такой выход одобрили, царю поклонились, как положено, и распрощались, к дочкам отправились.

Борис подумал – и тоже пошел.

В потайной ход. К Устинье.

* * *

Спящий ангел.

Так Борису и подумалось при виде Усти.

Лежит она на животе, щеку на подушку положила, коса на пол свесилась, губки пухлые, носиком посапывает… одеяло сбилось, фигурка вся видна, особенно некоторые ее части… выразительные такие. Выдающиеся.

Только вот не один мужской интерес нахлынул.

Борис сам себе удивился, когда понял, что Устинью одеялом укрывает. И косу поправляет осторожно, мало ли – во сне повернется, придавит. Больно потом будет.

Будить ее? Надобно бы разбудить, надобно поговорить, посоветоваться, а то, может, и еще по дворцу пройти тайно… А рука не поднимается за плечо тряхнуть, сон оборвать. Пусть отдыхает его боярышня, пусть сил набирается, тяжело ей пришлось сегодня.

Тут бы и взрослый мужик растерялся, и кто посильнее не справился, а она сегодня две жизни спасла, такое не каждый день бывает. Пусть отдохнет.

– Устёна…

Шепот был тихий-тихий, никто и не услышал.

А Борис еще долго на девушку смотрел. О своем думал.

Что с Мариной хорошо было, но не так. Когда он жену спящей заставал, он ее поцелуями и будил, ни разу не думал, что ей выспаться охота.

Страсть меж ними была, желание было бешеное, а нежности не было. Спокойствия не было, любви, желания позаботиться. А с Устей было это все, и больше даже было.

Какая-то пронзительная нежность.

Не сможет он ее отпустить.

И Федьку понимает.

И… не отдаст он ее брату! Вот просто – не отдаст! Все Боря осознает, все понимает.

Он – царь, он жениться должен с выгодой для государства.

Он старше Устиньи раза в два.

Федя ей по возрасту ближе, и легче ей будет. И… сотню доводов еще привести можно, сотню тысяч доводов, которые бесполезны уже, потому что принял он свое решение.

Никто между ними не встанет, даже Федька.

Это его! Личное!!! РОДНОЕ!!!

И все могут катиться в ад! Никому он Устёну не отдаст. Никогда.

Глава 9

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой

Было ли – не было?

Вспоминаю тот отбор в жизни своей черной. Как все было-то?

Привезли нас, государь с нами поговорил, тогда и пропала я. Все остальное ровно сквозь кисею виделось. Может, я и за Фёдора-то вышла, чтобы хоть так к Бореньке поближе быть. Я же понимала, когда откажусь, отправят меня в монастырь навечно, никогда я любимого впредь не увижу.

Да не о том сейчас речь, об отборе.

Боярышни тогда все те же были. Было это.

И мордочка Танькина крысиная. Интересно, что с ней такое? И не видно, и не слышно, а я от нее пакостей ждала. Делась куда-то… да и пес с ней!

Боярышни меня травить пытались, не ядом, словами своими кололи, ровно иголками. Я уж и не помню, что они там говорили, все неважно было.

А отравление?

А ведь… было и это. Было, травили кого-то.

Боярышня Утятьева от порчи мучилась или от чего-то такого же, это я помню отчетливо. А боярышня Мышкина невесть от чего померла. Я толком и не знала, что да почему, одним днем все решилось. Была боярышня – и нет ее, только тело родителям отдали… Отравили? Неуж тогда отравил кто-то Вивею Мышкину?

Почему ее?

Почему не меня?

Мне тогда и яд подсыпать легко было, и что хочешь сделать, но не травили же.

Почему?!

Кажется, если я