Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Хоть и не любила Добряна Агафью, а силу ее под сомнение не ставила. И Устю в деле видела.

– Беречься будем. Ждать будем. Ох, помогла б Богиня-матушка… ну хоть чуточку.

Агафья спорить не стала. Шагнула вперед, Добряну по руке погладила:

– Ничего, Добряна. Не бойся, одолеем ворога. Знать о нем – уже половина победы.

Утешало мало. Но вдруг?

* * *

Утро для царя поздно наступило, уж и полдень минул давно, как проснулся Борис.

Чувствовал он себя премерзко, во рту словно коровы нагадили, голова болела, подташнивало…

– Испей, государь.

Боярин Егор рядом был. Он и принял меньше, и телосложением крепче был, вот и опомнился раньше, уж и в себя прийти успел, и умыться, и даже рассольчику испить.

Борис в рассол вцепился, как в воду живую, в два глотка кубок выхлебал, потом второй. Пошел, голову в бадью с водой сунул, помотал там, выпрямился, воду с волос на пол стряхнул.

– Уф-ф-ф! Благодарствую, дядька Егор.

– Не благодари, государь, хорошо все.

– Не хорошо покамест, – вспомнилось Борису вчерашнее. – Но еще не поздно исправить все.

– Так и исправляй, государь. Пока живы мы – все сделать можно!

И с этим Борис согласен был. Пока живы – сделаем!

– Патриарха позови ко мне, дядька Егор. Всего ему знать не след, да и никому не след, а про развод скажу.

– Гудят палаты, что гнездо осиное. Все обсуждают припадок у царицы да думают, что отошлешь ты ее. Кое-кто считает, что оставишь, потому как любишь без памяти, но мало таких.

– Вот идиоты. – Борис говорил равнодушно и спокойно и даже сам себе удивлялся. В груди, там, где раньше теплое расцветало при мысли о Маринушке, нынче и не было ничего.

Холод и равнодушие.

Красива княжна рунайская, а только красота у нее холодная, недобрая, темная она… Как раньше он ничего не видел? Может, и правда – приворот?

– Ты, государь, переоденься, что ли, поешь чего, а там и патриарху я знать дам, покамест он к тебе доедет, успеется все. Боярам я уже сказал. Что нездоров ты сегодня, что беспокоить тебя не след, и про царицу сказал, одобряют они решение твое.

– Нездоров, да…

Боярин Егор себе ответную улыбку позволил.

– У них такое три раза на неделе случается, и не удивился никто. Поняли все, тем паче – припадок у царицы, решение твое тяжкое – сочувствуют тебе, государь.

– Понятно.

– Еще государыня Любава свою девку присылала, спрашивала, сможешь ли ты принять ее.

– Патриарх сначала, а потом и мачеху пригласить можно.

– Хорошо, государь. Сию же минуту распоряжусь.

Боярин вышел, а вокруг царя слуги завьюжили. Переодеться помогли, влажным полотенцем обтерли, покушать принесли…

Борис жевал и думал, что все правильно.

Погоревал? А теперь за дело!

Заодно доклад о царице выслушал.

Царица себя чувствует хорошо, лекарь ее осмотрел, приступов больше не было у нее. Разговаривать она ни с кем не желает, в боярыню Степаниду коробкой с румянами запустила, а сама молчит. Тоже понятно, не скажет ведь она правду?

То-то же.

Молчит – и пусть молчит. Сама понимает, не на что ей надеяться. Еще Борису ведьмы рядом не хватало! Оно понятно, половина бояр жалуется, что жены у них – чисто ведьмы. Но… Борису-то жаловаться и некому. Разводиться придется.

* * *

Патриарх себя долго ждать не заставил.

Пришел, голову склонил, царя благословил.

– Дурные вести до меня доходят, государь.

– О супруге моей?

Макарий только руками развел. Понятное дело, пока Борис горевать изволил, все про Марину узнали, и про припадок, и про слова царские. Боярин Пущин молчал, а только слугам рты не заткнешь. Когда раньше царица прихварывала, случалось такое, государь рядом с ней сидел, чуть ли с ложечки ее не кормил, а сейчас и поговорил жестоко, и ушел сразу же. Ой, неспроста.

О таком-то патриарху мигом донесли.

– Ну а коли так, – согласился Борис, – то и думать нечего. Марину – в монастырь, отче, да под замок крепкий. Сам понимаешь, у меня жена больной быть не может. Наследники Россе надобны, а от больной бабы какие наследники могут быть? То-то и оно…

Макарий кивнул:

– Прав ты, государь. Я уж думал уговаривать тебя, а ты сам все правильно решил.

– Посмотрел я на Фёдора, налюбовался вдосыт. Не справится он с Россой, да своих детей я хочу, Макарий.

– Государь?

– Подбери для Марины монастырь хороший, пусть доживет там честь по чести. Боярская дума мой развод одобрит, а там и жениться пора придет.

Макарий закивал:

– Подберу, государь! Ох, радость-то какая! Опамятовался!

Борис только вздохнул.

По-хорошему, казнить бы ее за измену, за шашни ее, за черное колдовство, да рука не поднималась.

Пусть мара, пусть наваждение, а все же хорошо им вместе было, и ему, и ей… Может, и любила она его как могла. Не убила ведь, не отравила, а еще как могла…

Вот и он не убьет, не казнит, как ведьму казнить положено, жизнь бывшей супруге оставит. А все остальное… заслужила.

– Опамятовался.

– Когда рунайку-то везти, государь?

– Как монастырь подберешь, Макарий, так пусть и отправляется сразу же, чего тянуть? Не стоит женщине надежду напрасную давать, чем быстрее осознает Марина, что кончено все, тем лучше.

Да и просто ведьму рядом с собой держать не надобно бы, но о том промолчит Борис. Не то патриарх точно ее сожжет.

– Слава Богу, государь! Молиться буду, чтобы в новом браке у тебя все хорошо было, чтобы деточек твоих я окрестить успел! Может, монастырь Святой Варвары?

– Это который?

– В Ярославле, государь[76].

– Хорошо, патриарх. Я Марину готовить прикажу, а ты спишись покамест с Ярославлем, гонца, что ли, послать им. Пусть приготовят все. Будет Марина там жить, безвыездно. Как раз приготовить они все успеют, а Марина туда санным путем и отправится через несколько дней.

– Вот и ладно, государь. А там по весне и для тебя отбор устроить можно?

Борис только головой качнул.

– Не нужно, Макарий. Выбрал я уже.

– Кого ж, государь?

Макарий и так понял, что выбрал Борис. Такое у него лицо стало… светлое. Ясное.

С таким лицом только о любимых думают и о любящих. Когда не взаимная любовь, так-то и не смотрят.

– Неважно это. Главное, чтобы на ней Фёдор не женился.

– Ох, государь.

– А что такого? Али не мужчина я?

– Как бы сплетни не поползли нехорошие, государь.

– Судьба царская такая, Макарий. Что ни сделай, а сплетничать о тебе будут. А уж что потомки скажут, и вовсе лучше не думать.

– Ты,