Барон фон дер Зайцев (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Ещё недвижимый Иоганн занимался ежедневными разборками плотника Игнациуса с пушкарём, а нет — тюфянчеем Самсоном. Пушкарь безногий оказался мужиком деятельным и уже на второй день пребывания в замке нашёл у Игнациуса бревно из морённого дуба, которое вполне подходило для изготовления ствола для орудия. Плотник, понятно, с таким ценным бревном расставаться не хотел. Пришлось вмешаться.

— Игнациус, а если на замок нападут жемайтинцы? А тут их Самсон из пушки картечью встретит? А? Чувствуешь, чем пахнет?

— Воздух он регулярно портит. Дерьмом пахнет. Я из него хотел колеса делать для коляски, для Самсониуса и хотел. А теперь не буду. Пусть ползает.

— Стоять! А на колёса и пушку того бревна не хватит? Сначала ты отрежешь на колеса, потом твой друууууг Самсониус сделает с твоей помощью тюфяк, а в конце вы оба будете палить по бандитам, которые пришли замок грабить и женщин наших насиловать, а детей, меня, например, или Герду с Базилисой убивать.

— Ай, Иоганн, опять бес из тебя лезет. Совращаешь. Дам я ему бревно и коляску сделаю, только скажи ему, чтобы нос не задирал. Я тут плотник! Главный.

— Так и скажу. Более того, властью, данной мне родителем бароном Теодором фон дер Зайцем, назначаю тебя главным плотником баронства.

— Другое дело…

Ну, жемантийский ещё плоховасто знает парень, но что-то похожее пробурчал возвеличенный Игнациус.

Последнее дело, которое успел организовать болезный за эти три дня, было сбором янтаря. От замка до реки Аа было с полсотни метров. Потом река, которая в этом месте подковой изгибается, а дальше триста метров соснового леса. И всё вот она довольно узкая полоска песчаного пляжа. Метров двадцать. И это не чистенький пляж при санатории, никому и в голову не придёт взять грабли и сгрести водоросли с песка. Весь пляж завален сухими и только выброшенными водорослями. Попасть на пляж из замка очень не просто. Моста нет. Брода тоже нет. Река довольно широкая и глубокая и плавать из местных не умеет никто.

— Игнациус, нужно сделать парочку плотов.

— А-а-а!

— Виноват. Главный плотник, Игнациус Бабукс (ну фамилия такая у человека… или прозвище, но никто кроме Иоганна его Игнациусом не называет, все Бабуксом кличут) это нужно для покупки пороха. Чтобы ты, в том числе, стрельнул из пушки по бандитам. Соберём янтаря немного и продадим, а на вырученные деньги купим пороха. И инструмент тебе из хорошего металла.

— Другое дело…

Вообще, решение на грани фола. Даже за гранью. Немцы — персы — ливерные колбасы издали закон, запрещающий местным собирать янтарь — дзинтарс. (на латыни — электрон).

Калининград западнее и южнее и большую часть янтаря на берег выбрасывает там, мыть его ещё не додумались, просто специальные команды ходят по пляжам и собирают. В окрестностях Риги его поменьше, даже гораздо меньше, но есть. А вот тут, у замка, получается, что этот небольшой кусок пляжа, где будет Юрмала, принадлежит барону Теодору фон дер Зайцеву и собирать электрон он имеет право. И тут коллизия в законе. Местные не имеют права, барон имеет. А русские пацаны по поручению барона… имеют или нет? Попробовать стоит. Плоты Игнациус, оба два, сбил и стоял, крестил пацанов, перебирающихся на них через реку.

Событие двадцать третье

Чёрная полоса началась с чёрной точки, показавшейся после поворота дороги на Кеммерн. После трёх дней лежания в кровати, Иоганн направился на приём в поликлинику. На больницу дом бабки Матильды не тянул. В больнице палаты есть, там хворые лежат, им пилюльки приносят, уколы ставят. Нянечки, ругаясь, с хлоркой полы моют, и стоит запах невыносимый варёной капусты. Ничего этого не было. Ни нянечек, ни хлорки, ни даже пилюлек. Потому, обычная сельская поликлиника… М? Как там они назывались? Фельдшерско-акушерский пункт. Колдунью Матильду опять-таки никто докторусом не обзывал. Обычный фельдшер-гинеколог. Роды в Кеммерне принимала Матильда и потому процент выживших младенцев и матерей был в разы выше, чем в той же Риге, например. Об этом Иоганну за столом поведала датчанка Мария — мать Герды.

Прямо уж лежать лёжа не очень получалось у барончика. По нужде сходить надо ведь. Туалета типа сортир с буквами «М» и «Жо» в замке не было. Горшков под кроватями тоже, хоть под кровать датчанки и мачехи Иоганн и не заглядывал. Слева от конюшни за разросшимися двумя кустами лещины был вырыт ров. По краю была брошена доска. Если согнать с неё сотопятьсот миллионов мух, то можно… Ну, понятно. Нужно спуститься со второго этажа донжона и обойти кухню, пройти мимо конюшни, путешествие целое. Когда тут лежать? Вонь, она, конечно, была у ямы, но если частностями пренебречь, то вони и без того хватало. Рядом стояла конюшня на тридцать пять лошадей. И они в тридцать пять жоп гадили круглосуточно. Навоз два конюха убирали в кучу, а раз в два дня подъезжала телега, специально обустроенная, с высокими бортами, и навоз в неё скидывали и увозили к излучине реки, куда его и выгружали. И яблоки в сторону Риги начинали путешествие. А доплывёт ли то яблоко до середины реки? Не суть. Там приличное течение и изгиб реки, так что навоз конский весь сносило к Риге в Балтийское море. А из самих конюшен воняло конским потом и мочой. Хотя? Это мочой воняет, а вот селитрой, а, значит, деньгами, пахло. Иоганн приказал, попросил, уговорил, уболтал управляющего Отто последнюю кучу навоза не вывозить. Нет, не селитряную яму решил организовать. Он, услышав про колёсный плуг, загорелся организовать полоску пашни, куда навоз вывезут и плугом перевернут пласт, заделав навоз под землю. Ударим азотным удобрением по урожаю. Про урожайность он ничего пока не знал. Люди с голоду не мёрли, значит, и на еду хватает, и налоги заплатить. Ходили люди не в лохмотьях и, следовательно, ещё и продавали часть продукции, чтобы одежду купить.

Однако к одной из полос Иван Фёдорович успел подойти и увиденное его покоробило. Там крестьянин пахал сохой. Такая палка кривая. Ну, две палки кривые. На концы палок надеты большие наконечники для копья. И эта вспашка скорее рыхление верхних пяти сантиметров почвы напоминала, чем вспашку. Опять же сорняки. Это ужас ужасный. Так запустить землю нужно мастерство иметь. Подорожник, мать-и-мачеха, овсюг, полынь, лебеда, осот, пырей. Виднелись розовые головки клевера. Одним словом, все известные науке сорняки дружно росли на пашне. Чегось тут можно вырастить, кроме проблем.

С этим нужно было бороться. У управляющего Иоганн узнал, что это земля не крестьянская, а его, ну, отца, и Отто собирается там весною горох сеять.

— Останови, пусть не пашет. Угнисос плуг делает, если сажать горох только весною, то можно ведь немного подождать?

— Ох, Иоганн, лучше бы ты вредил родичам и окружающим как раньше. А сейчас боюсь я твоих новых выходок. Какие-то разорительные они. Может, лучше опять Герде червей в карман передника накидаешь?

— Может и накидаю, а эту полоску пока не пашите. Да, а у нас есть баршина?

— Что есть? Какая барсинья?

Нда, а как это будет по-немецки?

— Ну, крестьяне должны сколько время на отца бесплатно отработать?

— Конечно. Два дня в неделю, — обрадовался знакомой теме Отто Хольте.

— Пусть завтра человек десять подойдёт к этой полосе. С мотыгами.

— Зачем? Ох, Иоганн…

— Хер Отто! Завтра десять человек с мотыгами. Яволь?

— Приедет герр Теодор с войны, я ему всё про твои художества расскажу. Правда, лучше бы ты бесёнком оставался.

— Jawohl (Яволь)?

— Будет тебе завтра десять человек, и я сам приду посмотреть, что за новую шалость ты задумал.

Сегодня утром, перед тем как идти к Матильде, Иоганн вывел десяток взъерошенных перепалкой с управляющим смердов к этой полоске и ткнув в неё баронским указующим перстом повелел:

— Товарищи! Нужно прополоть её, от сорняков избавить. Всю эту нечисть нужно вырвать или срубить и в кучи на меже сложить.

— Вона как?

— Вона чё?

— Вона кака заковыка?