Чёрный ратник - Макс Гато

class="p1">Я лишь хмыкнул в ответ. Солнце пробивалось сквозь ветви деревьев и понемногу разгоняло туман. Но даже в обычном и пока мирном лесу было достаточно опасностей и без всяких кошмаров.

Вскоре мы выехали к развилке, а к полудню на фоне высоких заснеженных гор показались первые домишки. Несколько десятков крепких, но пошарпанных изб, явно уже переживших свои лучшие годы. Кое-где шёл дымок из труб, а у загона виднелись редкие фигурки людей.

Вот только мирная картина была лишь на первый взгляд. Едва мы приблизились, как из-за крайних домов появились люди: два десятка мужиков, вооружённых косами и топорами, да пара женщин с тяжёлыми палками. Они выстроились в неровную шеренгу, перекрывая нам дорогу. Их лица были не просто настороженными, они были измождёнными и озлобленными.

— Это ещё что такое? — негромко спросил я Олафа.

Но тот лишь дёрнул плечом. Из толпы вышел старик с посохом. Его борода была полностью седой, а волосы жидкими.

— Что надо⁈ — крикнул он, его голос был крепким и сильным. — Добра вам тут нет, ироды проклятые! Уходите, пока целы!

Олаф осадил коня. Я медленно подъехал вперёд, примирительно подняв ладонь.

— Мы едем с миром. Ищем ночлега и корма лошадям. Мы не враги.

— Как же не враги! — крикнул один из мужиков, сжимая топор. — То банда наёмников приходит и всё до крошки забирает, то твари по ночам воют. Скоту покоя нет. Убирайтесь!

Мужика поддержали злые голоса.

— Вон!

— Долой!

Я, видя эмоции людей, приблизительно понял, что у них происходило и как можно было действовать дальше.

— Наёмники вас больше не потревожат. Мы с ними разобрались вчера.

По толпе пронёсся недовольный шёпот. Староста с недоверием уставился на меня.

— Врёшь! Их дюжина была, не меньше, а вас двое.

Похоже, что я попал в точку. Видимо, отряд, напавший на караван, успел натворить дел и здесь.

— Была дюжина, — холодно ответил я.

Я достал из седельной сумки несколько одинаковых серебряных колец и показал их деревенским.

Да, кольца ничего особенного не доказывали, но крестьяне вполне могли запомнить украшения у наёмников, если они захаживали к ним в деревню. Глаз у простого люда на серебро и другое богатство всегда наметан.

Затем я вытащил то, что было важнее. Ледяной осколок, что остался от когтя кошмара. Даже сейчас в солнечном свете он переливался чёрным и источал лёгкий морозец.

— И заодно с этим разобрались. Надолго ли — не знаю, но этой ночью вы спали спокойно, не так ли?

Крестьяне замерли. Они смотрели то на кольца, то на неестественный осколок. В их глазах читалась борьба между эмоциями и здравым смыслом.

— Брешешь! — раздался выкрик всё того же мужика с топором.

Вот только, прежде чем народ успел подхватить его слова, староста взмахнул рукой.

— Дай-ка мне то, что держишь в руках, — неторопливо произнёс он, почёсывая седую бороду.

Я спешился, подошёл к старику и передал ему осколок от кошмара. Старик поднял его и осмотрел в утреннем свете.

Он пожевал губы, покачал головой, а затем цокнул языком.

— Дурная сила.

Я молчал и ждал вердикт.

Староста протянул мне осколок обратно. Я забрал его. Цепкий старый взгляд пробежался по моей экипировке, остановившись на мече.

— Ладно, — пробормотал он. — Похоже, что вы и впрямь подсобили с одной проблемой.

— Игнат Иваныч! — раздался неунимающийся голос из-за спины старика. — Может, брешут?

— Как же, — протянул старик, а затем закатал рукав простой рубахи.

У него чуть выше локтя красовалась чёрная застывшая отметина, от которой шёл морозец. Похоже, что старик был боевитым, раз уж смог пережить столкновение с кошмаром.

— Проходите, — проговорил Игнат Иванович. — Нервы у всех и так не к чёрту, но гостей гнать тоже не дело.

Он махнул рукой, и разношерстная шеренга медленно и нехотя расступилась. Олаф тоже спешился, и мы вдвоём, следуя за неторопливой походкой Игната Ивановича, въехали в деревню. Нас встретили пристальные, полные страха и любопытства взгляды.

Игнат Иванович держался сдержанно, но когда с моей стороны в ход пошли монеты, тут же немного расслабился. В итоге коней мы оставили под присмотром у местных и договорились, чтобы их накормили и привели в порядок.

Как только народ убедился, что с нами можно иметь дело, жизнь в деревне потекла своим чередом. Мужики, ещё недавно державшие в руках топоры и вилы, разошлись по дворам, женщины бросали на нас быстрые взгляды и спешили к колодцам и печам. А из домов повыскакивали деревенские ребятишки, с любопытством рассматривающие нас и шмыгающие меж деревьев и заборов стайками воробьёв.

Местным потребовалось некоторое время, чтобы определиться с тем, где остановить нас на постой. В итоге староста привёл нас к крайнему, простецкому дому под широкой крышей. Мы остановились у старенького покосившегося забора. Из сеней вышла хозяйка, женщина лет тридцати в простом, но чистом платье, подпоясанном цветным тканым поясом. Её русые волосы были убраны под платок.

— Марина, — громко обратился к ней староста, — примешь гостей?

Женщина была красивой. Не такой, как изнеженные аристократки. Статная, с полной грудью и холодными светло-голубыми глазами, которые смотрели на нас с легко читаемой усталостью.

Она долго смотрела на нас, задержав взгляд на мне.

— Приму, — выдохнув, произнесла Марина.

— Вот и славно, — произнёс староста. — Оставайтесь с богом.

Игнат Иванович развернулся и споро зашагал к центру деревни.

— Проходите, — позвала нас Марина.

Дом оказался крепким, но бедным. Резные наличники на окнах почернели от времени, поленница уложена как попало. Было видно, что тут не хватало крепкой руки.

Мы прошли в дом. Марина молча кивнула на лавку у входа.

— Сапоги снимайте, в доме чисто.

Внутри и правда было чисто, здесь царил идеальный порядок. Пахло молоком и сушёными травами, развешанными пучками под потолком в сенях. Сам воздух был тёплым.

Мы разулись. Я протянул хозяйке несколько серебренников.

— За беспокойство.

Она посмотрела на монеты, потом на меня. В её взгляде мелькнуло что-то горькое.

— Не нужно, — холодно произнесла она и закрыла мою ладонь пальцами. — Кровь на них чужая, а слёзы…

Я убрал монеты в карман, чувствуя неловкость. Олаф молча наблюдал, прислонившись к косяку.

Мне такое положение дел не нравилось, нахлебником я никогда не был и становиться не собирался.

— Тогда мы отработаем, — предложил я. — Во дворе по хозяйству поможем.

Марина смерила меня долгим взглядом, взвешивая решение.

— Руки-то у тебя городские, — заметила она. — Не отсохнут?

Я бросил быстрый взгляд на Олафа, прежде чем ответить.

— У меня — нет, — ухмыльнулся я.

— Очень смешно, — прокомментировал мою шутку Олаф.

Впрочем, я и так понимал, что работать скорее всего придётся мне, однорукому будет неудобно.

— Проверим, — тихо