Чёрный ратник - Макс Гато

ледяной водой и накинул на себя уже высохшую рубаху.

В этот момент к избе пришёл староста, Игнат Иванович. Он шагал, опираясь на трость, больше похожую на посох.

— Хорошо поработали, — уважительно подметил он, окидывая взглядом плоды моей работы.

Он осмотрел двор и взглянул на меня и Олафа.

— Хотели чего? — спросил я.

— Да это… — кашлянул Игнат Иванович. — На ужин позвать. А то как-то не с той ноги начали.

Не знаю, что сработало — мой труд или кто-то принёс новости с большой дороги, но поесть я был не против. От одних слов о еде у меня свело желудок.

— И Марину с собой берите, — тут же добавил староста. — Вместе веселее будет.

Марина согласилась, так что мы заперли избу и втроём пришли в гости к старосте.

Жил он в доме побольше и поновее, но не прям намного. Нас у самого входа взяла в оборот боевитая старушка — жена Игната Ивановича, и я сам не заметил, как мы оказались в избе, сидящими за массивным дубовым столом, сколоченным из грубых досок.

Вокруг гудели разговоры. Олаф общался с Ильёй, тем самым мужиком с топором и, по совместительству, зятем Игната Ивановича. А женщины, включая Марину, накрывали на стол и сновали между залом и кухней.

Пахло невероятно вкусно. В центре стола дымилась огромная кастрюля с ухой. Пахло не просто рыбой, а наваристым бульоном с травами. Когда Марина начала резать краюху ржаного хлеба, то хруст стоял такой, что уши заложило.

Ну а уж от вида сала, густо посыпанного крупной солью и чесноком, у меня вовсе потекли слюнки. Женщины внесли вареную картошку, от которой валил пар, и еще несколько глиняных блюд с закусками, и староста довольно кивнул, давая команду к ужину.

Ел я жадно и молча, смакуя наваристый бульон и мягкую рыбу. Я чувствовал, как тепло разливается по животу, прогоняя всякую усталость. Даже Олаф, обычно сдержанный, с заметным удовольствием макал хлеб в уху.

Я же уже смаковал слегка подкопчённое сало, чувствуя, как оно буквально тает во рту. Первым нарушил тишину Илья.

— Спасибо вам, что разобрались с нечистью. — сказал он, отпивая из кружки кваса. — У меня три овцы за месяц сдохло. Наёмники-то хоть скот не трогали.

— Это ещё что, — заговорил Игнат Иванович. — Как бы солдат на постой не прислали.

— А что? — поинтересовался я. — Есть причина?

Игнат Иванович нахмурился и внимательно посмотрел на меня.

— А что ж нет, всегда есть, — шмыгнул он. — Орденские-то на укрепление рубежей опять подать увеличили, с кошмарами никак не справятся.

— Что там, — усмехнулся Илья, — нам бы хоть разбойников поменьше, и то радость.

Я слушал внимательно, поглядывая на местных мужиков. Мир их глазами был простым и жестоким: угроза хозяйству, налоги да невидимые твари по ночам. Их не интересовала большая политика, их интересовало то, что у них забирают последнее.

— А вы, значица, в Орден как раз путь и держите? — вдруг спросил староста.

— Да, — ответил я.

И тут же неожиданно встретил взгляд Марины. В тот миг, когда наши глаза пересеклись, я прочитал в её взгляде настоящую бурю эмоций. Быструю вспышку, погасшую практически сразу.

Олаф принялся расспрашивать местных о последних новостях и окрестностях, узнавал цены да прочие полезные в быту вещи. Я же ещё несколько раз за вечер ловил на себе взгляд Марины. Ужин закончился, селяне, поблагодарив нас ещё раз, принялись расходиться по своим домам.

Олаф ушёл рано, сославшись на усталость. Я же подождал, пока Марина уберёт со стола, и мы вместе зашагали в сторону её избы.

Снаружи уже была ночь. Холодная и ясная. Луна заливала серебристым светом бревенчатые избы.

Мы шли молча, наслаждаясь прохладной тишиной. Зашли во двор, и я уже думал, что мы направляемся к избе. Но я ошибался.

— Поможешь ещё кое с чем? — тихо спросила Марина.

Её голос прозвучал как-то по-новому, свежо, без привычной усталости.

— Конечно, — согласился я, чувствуя, как внутри растет напряжение.

Мы миновали избу и подошли к небольшому, почти игрушечному сарайчику, который я в суете дня и не заметил.

Марина отодвинула щеколду, и дверь с лёгким скрипом поддалась. Наружу пахнуло старым деревом, пылью и сухим сеном.

Она шагнула внутрь, я последовал за ней.

В центре сарайчика Марина остановилась и обернулась. Её движения были медленными, пальцы дрожали. Она развязала узел платка и сбросила его. Русые волосы тяжелой волной рассыпались по плечам, отливая в полумраке серебром.

Затем её пальцы развязали тканый пояс. Он с тихим шуршанием упал на сено. Марина сделала шаг ко мне, и я ощутил исходящий от неё жар. Она подняла взгляд, и её светло-голубые глаза заблестели.

Во мне разлилась волна тепла. Я не смог устоять перед этим безмолвным приглашением. Моя рука сама потянулась к её щеке. Кожа была удивительно нежной. Я поцеловал её.

Марина едва слышно застонала. Её податливость разожгла во мне огонь. Я скользнул пальцами вниз, нашёл подол её простого платья и, не встречая сопротивления, медленно задрал его, обнажая гладкие, упругие бёдра. Под моими пальцами кожа казалась бархатистой и тёплой. Марина вздрогнула и прижалась ко мне, выгнув спину.

— Я так давно не чувствовала себя… живой, — раздался горячий шепот Марины.

В ответ я мягко повалил её в сено, погребая обжигающее женское тело под собой. Вскоре сладкие стоны Марины наполнили ночную тишину.

Глава 6

— Ну как тебе? — я протянул Олафу лист бумаги с тремя выведенными в ряд буквами.

Олаф взял листок и тут же скривился так, будто унюхал тухлятину, и положил его на стол.

— Как детские каракули. Я что, ради этого ягоды черновника для тебя собирал? Или ты думаешь, что никто не заметит твоих закорючек под имперской печатью?

Я лишь пожал плечами и взглянул на листок.

— Лучше сейчас все равно не сделать…

Но Олаф был прав. В приглашении в Орден была своя структура. Более того, у писаря, который занимался этим документом четко прослеживались как своя рука, так и свои засечки и привычки. Поэтому как бы ни были красивы мои завитушки, любой более-менее приличный служащий заметит разницу.

— Зря всё утро возился, — я скомкал бумажку. — Хорошо хоть, что не на самом приглашении тренировался.

Мне, конечно, было жаль, что не получилось красиво затереть и подправить имя, в котором были совпадающие с моим буквы, но делать было нечего. К сожалению, хирургические инструменты да подручные средства были плохой помощью в подделке документов. Да я таким никогда и не славился.

Я достал из-за пазухи конверт.

— Тогда пойдём сложным путём.