Монстер Хантер Интернейшнл - Ларри Корейя

Нижняя часть рассыпалась, верхняя какое-то время повисела, держась только за потолок, но выпала и взорвалась, как ударенный с размаху об пол стакан из настоящего стекла. Я остался во тьме. Одинокий, тяжело дышащий. Умирающий.

— Нам пора идти, парень. Быстрее.

Пещера содрогнулась. Я привлёк внимание Древних. Тени завозились вокруг меня, каким-то образом становясь темнее и плотнее окружающей их тени.

— Идём. Надо покинуть его мозг.

— Да что происходит-то?

— Он... как это будет по-вашему? Он их заебал.

Десять тысяч огненных глаз открылись на стенах пещеры и гигантские щупальца обрушились на меня, разрывая присосками мою гнилую плоть и вздымая над полом к раззявленной желатиновой пасти Древнего. Я закричал, но кислота заполнила мой рот и потекла всё дальше по горлу, сжирая и сжигая мою плоть.

Тьма.

Боль.

Я снова был собой. Оуэн Зед Питт.

Хорошо-то как.

Память таяла. Старик тащил меня обратно, к свету и здравому рассудку. Я видел, как лорд Машаду приобретает искажённую форму Проклятого. Его человеческое тело разодрали, заменив гнусной переработкой органического материала прошлых нарушителей. Его сознание измерили, пытали, разбили и перемололи с помощью неведомых сил, за пределами возможностей любого смертного. Пытка тянулась столетие.

Наконец, довольный карой, или наигравшийся и заскучавший, Древний бросил пульсирующую массу тёмной плоти обратно на пол, где она рухнула со звуком мокрой тряпки.

Каким-то образом дух пережил неописуемые пытки, удерживаемый только ненавистью, злобой и жаждой власти. Это были его якоря, то, что не давало поддаться и оказаться поглощённым древним исполином. Чернильная масса скользнула прочь во тьму, привыкая к своей новой силе.

Планируя вернуться.

Над руинами польской деревни было тихо. Я брёл по снегу, между домами и мастерскими, в поисках церкви, которая, и теперь я это точно знал, была Местом силы 1944 года. Босые ноги ступали по разбитому камню, стреляным гильзам и битому стеклу, но это меня даже не беспокоило.

— Мордехай! — крикнул я. — Надо поговорить!

Я отыскал церковь. Ступеньки оказались пустыми. Я поторопился внутрь.

— Бирейка! — закричал я, сложив руки в раструб. Старика не было видно. Я пнул разбитую скамью. Не было у меня времени на прятки. — Ты где?

— Приветствую, — обратился ко мне чужой голос. Я повернулся и увидел чужака, идущего между скамьями. Невысокий, в древней кирасе и шлеме с плюмажем. Жёлто-коричневый семейный герб лежал на его груди. Чёрная бородка заканчивалась тонким клинышком. Глаза оказались чёрными, глубоко посаженными и маленькими, а лицо смуглым как хорошо выделанная кожа. Он уставился на меня из-под кустистых бровей.

— Твой друг скоро придёт, — одной рукой гость придерживал топор, чертя лезвием след в пепле и снегу на полу церкви.

До меня дошло, что говорит он на старопортугальском. Язык из памяти лорда Машаду.

Плохо дело.

— Лорд Машаду, — сказал я, одолев комок в горле.

— Мы не были представлены как подобает. Но ты разграбил мою память. Взял мои драгоценные воспоминания. Прикоснулся к моей силе и забрал то, что принадлежит мне. Ты испортил мои планы и украл древнюю славу, почести, которые согласно всему — мои. И я всё ещё не знаю, кто ты, — он замер в паре метров от меня. Искусственный мирок Старика после явления Проклятого утерял равновесие. Окружающая реальность плыла на глазах.

— Кто ты? — прошипел он.

— Человек, который прикончит тебя, раз и навсегда, — отыскал я силы для ответа.

— Сама наивность! — он запрокинул голову и засмеялся. Тем самым злобным смехом из воспоминаний. — Я не могу умереть. Я вечен. Более великие нежели ты бросали мне вызов и пытались забрать мою жизнь. Я отказываюсь умирать.

— Это мы ещё посмотрим.

Он воздел топор двумя руками. Взвешивая его. Оценивая баланс. Провёл большим пальцем вдоль заточенного лезвия.

— Я убивал тысячи людей. Я могу убить твоё живое тело во сне. Я могу забрать твой дух и приковать к артефакту, как сделал это с твоим проводником. Не шути со мной! — он перешёл на угрозы. — Я с удовольствием вырву твоё сердце!

— Попробуй.

Он не двигался, просто стоял, баюкая топор, и улыбался так, будто мои слова его развлекли.

— Ты просто стоять будешь, или мы уже подерёмся? — я готовился к бою. Как вообще сражаться против бессмертного в собственном кошмаре? Похоже, сейчас я это узнаю.

— Не-е, — ответил Проклятый. — Здесь ты в безопасности. Я лишь тень. Сообщение. Предупреждение. Друг, если угодно. Я предлагаю мир и сотрудничество.

— Да отъебись ты.

— Мой юный друг, тебе многое предстоит узнать, — он поставил топор на пол и опёрся на рукоять. — Завтра я обрету власть над миром. Это предрешено. Те, кто будут стоять за моим плечом, будут вознаграждены. Власть, сокровища, что пожелаешь. Тебе нужна дочь вампиров. Я сделаю так, что вы будете жить вместе целую вечность. Нужна только верность от вас обоих. В моих силах одарить вас чем пожелаете. Моей армии нужны командиры, великие люди, такие как вы. Подумай о славе.

— Очень соблазнительно, — кивнул я. — Но может я просто тебе в жопу твой же дурацкий топор запихаю?

— Те, кто обратятся против меня — падут. Я буду убивать вас целую вечность. Я сделаю плащ из вашей кожи. Я перемелю ваши кости в порошок. Я буду пить вашу кровь и прикую души к артефакту навечно. Вы станете трофеями моей победы, — с каждым словом он изменялся, наливаясь тьмой и закутываясь в неё словно в плащ. Он рос в размерах, и мокро блестящие чёрные складки плоти выпирали из-под его одежды и кирасы. Топор упал на пол, больше не удерживаемый бесплотной рукой. — Я заберу всех, кого ты любил. Я обращу их в своих покорных рабов и сожру их души. Я заставлю их страдать, и пока их плоть будет гореть заживо, а кожа сползать как перчатка, они узнают, что это ты причина их страданий. Что именно твоя глупость — причина всей их боли. Они будут проклинать тебя, весь остаток вечности.

Голос Проклятого изменился, стал глухим и утробным, будто из пучин унитаза. У него сошла плоть с лица, и остался только череп и чёрные щупальца, которые свешивались из-под шлема и ниже челюсти, покрыв лицо живой шевелящейся маской.

— Я заберу твою семью, отца и мать, и твоих нерождённых детей. Они познают мой гнев и мою бесконечную ярость. Я заберу женщину, которую