«Персефона». Дорога в ад - Кристиан Бэд

глаз потекли слёзы, но дышать стало легче.

— А ты не боишься, что психическое насилие изменит рисунок паутины? — спросил Эберхард.

— Управление прими, — отозвался Лес. — Чего расклеился? Ну, изменит, не отступать же теперь из-за этого? Я старался сильно его не мять. Может, и не заметит никто. И вообще — победителей не судят. Полдела сделано — мы уже в открытом космосе. Давай как договаривались: стартуем на автоматике к Ла-Анамели, а уже оттуда — к ближней развязке. И только там ложимся на оговорённый курс. На вот…

Лес протянул Эберхарду стакан-контейнер с тонизирующим напитком.

Тот глотнул на автомате, понял, что это сроду не энергетик, но было поздно. В голове прояснилось, страх отступил.

— Это что? — спросил он.

— Боевой транквилизатор. Самый типовой, у Линдона выпросил, — пожал плечами Лес. — Поехали, пилот! Надо было сразу тебе налить.

Эберхард глотнул ещё раз, закашлялся, подавившись воздухом. Лицо его покраснело, руки ожили и заскользили над пультом.

Управление катером гораздо проще такого же в боевой шлюпке. Большая часть операций автоматизирована. Загрузил полётное задание, активировал двигатели, вошёл в разгон и можешь хоть спать.

Дальше управление примет автоматика. Она введёт катер в зону Метью и выведет из неё. Пилот там нужен только как «активная нервная система», импульс, передающий сигнал на псевдоживые эксполяторы.

К сожалению, без живой начинки выйти из прокола или прыжка, как его ещё называют, практически невозможно.

Полёт через зону Метью без живого пилота в чём-то сродни коме, когда ретикулярная формация* повреждена и не может пробудить мозг от долгого сна.

Пилот в катере — это и есть такая ретикулярка. Он должен подать системам сигнал «мы есть», а дальше они уж как-нибудь сами.

Вот только шлюпка выходит из прокола, как готовый к бою солдат, а катер — как заспанный подросток, отчаянно нашаривающий коммуникатор. Ну так Лес с Эберхардом и не сражаться летят, верно?

Когда катер вынырнул у Ла-Анамели, Лес расхохотался.

Эберхард был уже вполне бодр и весел, чувство опасности у него притупилось, но хохотать?

— Ты чего? — спросил он приятеля.

— Так ведь держит! — отозвался Лес. — Прикинь, я снова могу летать!

— А ты не мог? — изумился приятель. — Но мы же с тобой летали уже?

— Мог, — кивнул Лес. — Предварительно накачанный нейротониками и прочей дрянью. Обе ноги у меня выращенные, там всё как бы в порядке, но нейроны… Они идут к ногам от самого мозга, через всё тело. Они всё время сбивались на мысль, что ног у меня нет. Домато, врач Ания, говорил мне, что рано или поздно это пройдёт. Что сосуды перестанут топорщиться во мне, как ежиные иглы. И ты представляешь — эта проклятая конфирмация! По мне собирали четыре консилиума — наследник Дома не может быть жалкой развалиной. И всё получилось! Так что польза от ритуалов всё-таки есть. Я — лечу, понимаешь ты, а?

Эберхард потрясённо смотрел на Леса.

— Так ты не был даже уверен, что перенесёшь такое сложное путешествие? Нам же по схеме теперь — пять раз прыгать!

Но Лес только весело сверкнул зубами.

— Учись рисковать, наследник, — он дотянулся сзади и хлопнул Эберхарда по плечу. — Если ты не влетишь в этот мир с разгона — он не прогнётся.

— А как вообще вышло, что ты остался без ног? — спросил Эберхард.

Ему сейчас было плевать на условности. Да, они договаривались не обсуждать это, но транквилизатор призывал забить на всё. И на прошлые обещания — тоже.

Лес фыркнул. У него тоже бурлило в крови — но от естественного родного адреналина.

— Ну ладно, слушай, — сказал он. — Но расскажешь кому — убью.

* * *

*Ретикулярная формация — комплекс нервных структур мозга, играющий важную роль в регуляции сна и бодрствования. Кома возникает, когда ретикулярная формация нарушается или повреждается, и мозг больше не может реагировать на внешние стимулы.

Глава 7

Открытый космос. «Персефона»

От капитанской каюты до офицерской столовой — рукой подать, она рядом с буфетом. Но капитан, в гордом одиночестве идущий по коридору крейсера, который должен принять сегодня на борт целую банду хаттов — это просто магнит для команды.

Сначала к нему приклеился вздыхающий над схемой далтитового отсека Гарман, потом сразу два дежурных связиста — с первой и со второй палуб, потом кабельщик и старший лифтёр.

Все они пытались узнать, можно ли как-то дополнительно изолировать команду от незваных гостей? Это же жуткие машины-убийцы? Они же везде просачиваются?

А как проверить, выдержит ли далтит?

А может, им связь отрубить? Или забить эвакуационной пеной пространство между отсеками? А может?..

Сначала кэп пытался успокоить спецов словами, но это не помогало. Они — молча пережидали всплеск начальственного гнева и снова брались за своё.

Пришлось прибегнуть к последнему аргументу — накату:

— Дайте уже пожрать? — рявкнул капитан, внутренне распрямляясь и переставая щадить чужое сознание. — Все вопросы — к Леону, он запишет! Приду — буду разбираться!

Техники, ощутив всплеск настоящего, несловесного раздражения, разбежались сразу.

Гарман был куда крепче. Ну так у него и совесть имелась, но… Только по чётным числам. А сегодня было 11-е Козерога.

Капитан не знал, какой идиот придумал, что условных космических месяцев должно быть двенадцать, да ещё и с разным количеством дней. Хорошо, что эти бессмысленные даты высчитала автоматика.

Что за козерог? Почему козерога?

— Последний вопрос, кэп?.. — начал Гарман.

Но капитан уже видел цель. Он ускорил шаг и нырнул в зеленоватые внутренности офицерской столовой.

Ну наконец-то. Рассеянный свет, тихая музыка. И почти пусто.

Только у стойки бармена — предстартовая ситуация предполагала, что наливать он сегодня может одну минералку — зависал сержант-десантник с позывным Азимут. Перед ним чинно стоял стакан с компотом.

Капитан огляделся: Рэм и Бо, конечно, уже слиняли. Он бы ещё полчаса сюда шёл!

Азимут кивнул и отсалютовал стаканом. Вид у него был довольный.

Десантники сумели-таки найти аргументы, чтобы остаться на крейсере. Если удастся добраться до Земли, пригодится и их тяжёлая броня. Да и вдруг придётся воевать с хаттами прямо на крейсере?

Сержант получил ответный кивок, а капитан задумался.

Есть ему не хотелось совершенно, однако компот выглядел неожиданно симпатично — золотистый такой, с аккуратным квадратиком розовой мякоти, проткнутым соломинкой. Интересно из чего он?

— Нальёте стаканчик? — кэп шагнул к стойке.