Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

в российской столице произошло громкое убийство – от руки заговорщиков пал Григорий Распутин. Казанцев не знал, как к этому событию относиться. Молва преподносила «старца» как личность крайне одиозную, однако на самом деле он вряд ли был столь демоничен и всесилен, как ему это приписывают. К убийству оказались причастны представители высшей знати и даже родственники самого царя. Тот факт, что с убийцами обошлись довольно мягко (Великого князя Дмитрия Павловича сослали в Персию, князя Феликса Юсупова – в его поместье в Курской губернии) свидетельствовал, что отношение к Распутину и в ближайшем окружении Николая II было неоднозначным…

А вот совершенно чудовищная весть из Британии: убийство королевской семьи! Зверское и бессмысленное: Георг отрёкся от престола и ни в какой политической жизни не участвовал. Тихо жил в шотландском замке Балморал, никого не трогал… Но в один несчастливый день в замок ворвалась банда красных негодяев, размахивавших револьверами и какой-то липовой бумажкой – постановлением неведомого «революционного трибунала». Итог ужасен: король, королева, их единственная дочь-принцесса и двое младших сыновей были в упор расстреляны в подвале, а Балморал разграблен. Выходит, гулявшие по Эдинбургу слухи – правда?! Какой кошмар!

Наконец, совсем недавнее сообщение: в Лондоне приговорена к смертной казни немецкая шпионка, куртизанка, танцовщица и светская львица Маргарета Гертруда Зелле, более известная под сценическим псевдонимом Мата Хари. Приговор приведён в исполнение в Тауэре, ставшим центром новой красной инквизиции. Говорят, перед казнью талантливая актриса была на удивление спокойна и даже послала воздушный поцелуй своему палачу – командиру расстрельной команды…

* * *

В канцелярии российского посольства в Копенгагене, которое одновременно являлось и штабом Балтийского флота, Казанцев получил предписание отправиться в Либаву. Вечером того же дня он отбыл по назначению на рейсовом пароходе «Фиония».

Серое небо, серое море, сырость и противный холодный ветер… И это – август?! Ах, где мои пальмы, пляжи, таверны? Средиземноморские красоты и африканские верблюды? Где куртизанки, кокотки и шансоньетки? Где, наконец, оркестр, встречающий вернувшегося героя? Вместо всего этого откуда-то сверху донёсся шёпот – вероятно, глас Всевышнего: «Ты на Родине, сын мой»…

Зато командир 3-го Либавского флотского экипажа капитан 1-го ранга Яковлев встретил Казанцева очень радушно. Он понимал, что захват фактически одним человеком неприятельского боевого корабля и пополнение им Российского флота – случай беспрецедентный. И Яковлев всячески способствовал тому, чтобы вокруг головы лейтенанта Казанцева воссиял нимб Героя с большой буквы, и чтобы тот оказался в центре внимания общественности.

Накануне дня поминовения «Бессребреников Косьмы и Дамиана, в Риме пострадавших» Казанцева оповестили, что с ним жаждет познакомиться некий профессор Христофор Ямжбицкий, специально приехавший из Москвы. На следующий день он явился в дворянское собрание и угодил на помпезно-официальное мероприятие, устроенное в его честь и одновременно в честь визита московского гостя. За длинным столом собрался весь цвет либавского общества; на самые почётные места в центре усадили «видного историка» Ямжбицкого и лейтенанта Казанцева. Внешне Христофор Брониславович оказался не очень видным, но зато важности в нём было сверх всякой меры. Он представился преподавателем Московского университета и заявил, что являлся любимым учеником почившего несколько лет назад академика Василия Ключевского – того самого, что написал популярное четырёхтомное «Краткое (!) пособие по русской истории». На самом деле Ямжбицкий не являлся ни профессором, ни преподавателем университета – он был всего лишь учителем истории в одной из московских гимназий. Правда, он написал дюжину статей, опубликованных рядом исторических журналов, и посему в узких профессиональных кругах обладал определённой известностью. Здесь, в Либаве, его, конечно, никто не знал, и поэтому самозваный профессор приписывал себе несуществующие титулы с особым удовольствием и без боязни быть уличённым во лжи.

После того, как московский историк был представлен почтенной публике, он взял слово и первым делом объявил, что очень рад лично познакомиться с героем – олицетворением морской славы современной России. Однако после этой фразы всякий интерес к Казанцеву со стороны Ямжбицкого мгновенно угас, и дальше в течение полутора часов историк с гордостью рассказывал лишь о себе, своих изысканиях и достижениях в области исторической науки. Собравшимся за столом пришлось выслушивать пространное повествование об истории рода Ямжбицких, идущей от шляхтичей XVI века, о том, как доблестно защищали Отечество (не конкретизируя, какое) его предки, и о том, как он, Христофор Брониславович, продолжает славные традиции своей фамилии, снискав лавры на ниве педагогики, научных исследований и исторической публицистики. Степень бахвальства оратора была поистине запредельной. Казанцев от скуки принялся считать, сколько раз уважаемый историк в своей речи произнесёт местоимение «я», но на четвёртой сотне сбился… Завершив выступление, господин Ямжбицкий поблагодарил всех за внимание и засобирался на поезд. Казанцев недоумевал: зачем этот, по его определению, «московский самовлюблённый дегенерат» вообще приезжал в Либаву?! Ну не затем же, чтобы разок пообедать за счёт дворянского собрания!..

Ответ на этот вопрос несколько прояснился лишь много лет спустя, когда в одной из московских газет Казанцеву попался некролог по случаю кончины «видного отечественного историка и педагога». Помимо нудного перечисления существующих и несуществующих заслуг преставившегося лжепрофессора, в публикации говорилось, что Христофор (Кшиштоф) Ямжбицкий творил не только в тиши кабинета, но и в опасных экспедициях и даже в командировках на театры военных действий. Так, в годы Великой войны он выезжал на передовую базу флота и там «участвовал в работе штаба, руководившего захватом и переходом в Россию новейшего английского эсминца». «Вот оно как! Оказывается, Христофор Брониславович наведался тогда в Либаву, чтобы свою биографию приукрасить!» – догадался Казанцев, но тут же умолк и перекрестился: о покойниках либо – хорошо, либо – ничего.

Не успели проводить господина Ямжбицкого на поезд, как в Либаву нагрянула другая знаменитость – корреспондент журнала «Морской сборник» и одновременно известный писатель-маринист лейтенант Шлыгин. Владисвет Вильямович (так звали писателя по имени-отчеству) был довольно известен в морских кругах и обласкан флотским начальством. В частности, за цикл публикаций, изобличающих подрывшую деятельность евреев на Черноморском флоте в 1905-1906 годах, Шлыгину была присуждена литературная премия имени Георгия Победоносца. К Казанцеву корреспондент приехал с конкретным заданием – написать о моряке-герое заметку для своего журнала и литературный очерк для какого-нибудь популярного издания.

В отличие от встречи с московским гостем, которая была относительно кратковременной и невероятно скучной, общение с лейтенантом Шлыгиным растянулось на целую неделю и носило крайне разгульный характер. Как оказалось, Владисвет Вильямович среди коллег имел заслуженное прозвище Владибаб и по пристрастию к женскому полу мог дать фору самому Вове-Казанове. Кроме того, свою службу на флоте Шлыгин начинал именно в Либаве и потому прекрасно ориентировался в местных кабаках и борделях. В течение недели оба лейтенанта перемещались из одного злачного