Поцелуй мамонта - Ярослав Полуэктов

не помышляй дёргать, а то приголублю. Криком не поможет, а в ребро дам.

Вот же сука Степан!

— Нет никого, — кричат.

Вернулся через главную дверь Алтын. Запустил морозца.

— Дверь запри. Ну? Что там?

— Я это, того… — застеснялся Алтынов.

— Что того? Трави по делу!

Алтын прижался к Кожану: «Я это, её…»

— Что? Кого?

— Ну по привычке… Кожан… Я её за руку, а она дёргается, ну Лидка… старуха наша.

— Степан, Клавдию в спальню перемести, тьфу, бля, на кухню! — отвлекается Кожан. — И стой там на стрё… стреножь её пока. И чтоб не кричала! Если что, кляп вдави.

— Знаю, да где взять на? Забыли на ха…

— Занавеску, тряпку, бля: учить, что ли, надо?!

Качаясь, пошла Клавдия на кухню, поняла, что лучше не перечить. — Дети, дети, успели, нет ли? — думает. Про Лидию поняла быстрее, чем Кожан, пока шла мимо прихожки. Всё, конец Лидии!

— Ну и? Алтын, твою мать! Говори толком.

— Автоматически, Кожан. Даже не хотел… пырнул я её. Нечаянно совсем. За штабелем пряталась сука. Дёргалась как у… сидора коза. Дровяник разнесла дура…

— Вот, сам ты дура, бля, чё ж ты, бля, Алтынов — красногвардеец наделал. В планах не было, Алтын… тьфу, красноармеец Алтынов!

— Автоматично, Кожан… случайно, что делать скажи?

— Дурень ты. Теперь торопиться надо.

— Не надо торопиться…

— Что так?

— Я ее тут же в приямок толкнул. Она не живая уже… Сразу. Я её прямёхонько… ну по привычке…

— Окна есть в приямке?

— Есть, но забито там… досками. Не видно ни хера. Темно…

— Вот же сука ты, Алтын! Будем разбираться. После! У кого теперь спрашивать? Жало, Жалов, ёпть! Где ребёнки?

— Нет никого, — говорит, скуксившись, Жалов.

— Да что, блядь, за дела. Растворились что ли они? Сбегли? Степан!

— Я!

— Клавку запри на щеколду. Кляп вставил?

— А то!

— Привязал?

— Легонько.

— С какого… легонько! Ну, так иди сюда, рассказывай.

— Что?

— Где все? Лидки твоей нет больше. Короеды исчезли. Улетели в трубу (почти угадал). Наболтают или позовут… Может и золота нет? Смотри! Обещал. Клавку пытать теперь? Думаешь, она знает?

— Обещал, значит так и есть.

— Показывай заначки, раз обещал и «так и есть».

Задёргался Степан, покрылся паром. Рванул в галоп с места. Расстегнул по пути полушубок. Пробежался по анфиладе, заглянул в комнаты все. За ним Жало, Алтын, Желвак. — Ну! — кричат. — Где?

Мебель, канарейка, астролябия — всё на месте как всегда.

— Астролябию хватай, она старинная, в ней зла граммов на триста.

— Да ну?

— Хватай, говорю. Подушки испорите, в детской… грызоедов… на спальне ящик стоит… туда… под койку… мать!

Разворотили ящик. Нет ничего. Чугунный… Вот те на! Волчок только в конце коридора. Ну, ять, и игрушка! И нет в ящике второго дна.

— На кухне за сервантом…

— Там Клавка!

— Нах… Клавку! Корзину с бельём проверьте… Ванну, мать вашу… за вентилём… гитару трясни… струны серебряные там… медь одна осталась… вот, ёпть, а где тонкие? …сундук ещё… Часы, часы, где часы? Нет часов, только белая тень от них. Ну Монька, опередил, тварь! Всё скупил, сука!

Сердится Кожан, но не суетится, поглядывает вдаль и сохраняет чекистский вид. Мучает его пропажа детишек. А вдруг донесут? Они глазастые, морды враз запоминают… А не видели! Это плюс. Надо было сначала так, как сделали, то бишь официально, а потом маски нацепить… Внутри дома не видно, кто припёрся. Можно половину в живых оставить. А парочкой пожертвовать на шантаж. Вечерняя разведка показала, что все были дома. Насос не зря под окнами околачивался.

— Ну, чё там? Как обыск?

— Нет ни хера. Пустые блестяшки: цена им копейка.

Всё ближе Степан к товарищеской расправе над его мягким телом.

— Ошибся, сука, или перенадеялся. Шкуру свою защищал, — думает чекист, — оттягивал, падла, смерть свою…

Качается от суматохи клетка. Золота в ней ни на грамм. Щёлкнул Кожан по прутьям, а канарейка с испугу ещё в начале дверного стука сдохла и висит вверх тормашками на когтях. Пошарил под дном: пусто. Не богатая была птичка. В соломе и дерьме весь свой птичий век отбарабанила.

— Серьги есть! — кричат.

— Неси, щас пробу возьмём.

Принёс Алтын серёжки.

— Говно! Выкинь нахер.

— В унитаз палку сували?

— Нет, щас. Нет ничего.

— В бачок смотрели?

— И там нет.

— За ванной!

— Нет ни хера.

— Холодильник уличный?

— Пусто там. Крыса токо дох… мёртвая.

— Блядь!!!

— Ну, Степан, ну прохиндей, нет ни…уя у Лидки, — решил Кожан и пошёл Клавку теребить.

Вынул кляп:

— Ну, говори, девочка, по добру покамест.

— Не Чека вы, — только и успела вымолвить Клавка.

— Не твое дело… а если поняла, то сознавайся быстрей. Бабки где Лемкины? Золотишко? Где всё?

— Нету, давно всё на Ямской… сами посмотри…

Не успела Клавка досказать вежливое «те», как получила в зубы.

— А Степан, дак, утверждает…

— Степан ваш дурак, каких поиска…

На «ть» Клавка получила в глаз. Изнова прилегла на минутку поспать.

***

Не досчитался Степан одной комнаты. Хотел в последнюю нырнуть… Ба, нет комнаты! Вместо проёма прощупываются кирпичи и обоями залеплено. — Вот, нашёл!

— Что нашёл?

— Дверь тут была в крайнюю спальню, а теперь скрытная камора. Вот оно где золотишко — то.

Рад новому обстоятельству Степан: «Хитра старушенция: как я смылся, так реконструкцию затеяла. Всё с ней теперь ясно. Нашёлся Клондайк!»

— Кожан, нашли!

— Ломай!

— Кирку давай.

— Где?

— В руках что у тебя?

— Блядь!

— Тише ломай.

— Нах… тише. Не выйдет тише.

— Дом побудил. Коммунщик щас сунется.

— Коммунщик нас как огня боится: сам не придёт… Зачем ему в петлю… нос совать…

— Похеру теперь дом. Похрен побудки. Торопиться надо.

— Верно. Кожан, сколько у нас ещё запасу?

— Не суетись, мы не бандиты какие — нибудь, мы Чека. Делаем законный обыск.

— Точно! Кожан, — кричит Алтын, разбушлатясь и распинывая шмотки по углам комнат, — а я представляешь, представляешь, ха — ха — ха, а я и забыл, что мы Чека! Всё озираюсь по — ранешному. Ну ты, молодец, Кожан, чего удумал! Прогулка, блядь, а не дело!

— Милицанеры…

— Чего милицанеры?

— Прийти могут.

— Пох их! Мы сами милицанеры. Читать надо декреты. Бей в стенку. Чего застрял?

— Кайло, блядь, в дыре увязло. Будто держит кто с той стороны… Шевелит. Во! Как живое! Видели?

— Ну, суки! Неумёхи!

Пока то да се, Клавка поднялась с пола, распутала чудом руки (Стёпка и тут ложанул с отвычки!), вытащила кляп и сплюнула окровавленные зубы вместе с остатком блевотины. Полощет слюной рот, дрыгает кадыком. Подползла на коленях к двери, посмотрела в щель:

— Всё, конец и постояльцу нашему и деткам! Проникли, сволочи. Без Степана —