Поцелуй мамонта - Ярослав Полуэктов

не прокалывались, — грубо отвечал Кожан.

— Хорошо, тогда так: без тебя нам скучнее.

— Не сглазить бы!

— Ну, всё, козяку, мэкэлаву66! — запел Насос словно цыган. И крутнулся вокруг себя.

— В гости будешь звать, так себе забирай, — встрял Алтын, а мы тоже подкрасимся чеками и у тебя угол сымем. — Шутит так, или серьёзно, у Алтына порой такой толщины юмора не поднять.

— Комнат там много, — поддакнул Степан.

— Хорош вариант? — продолжал Алтын, почти не удостоив Степкиного уточнения оценкой. — Слышали твой план. Отличная хата… на слух, правда… и чёрный ход есть. А у нас явка толковая давно в отсутствии обретается. Это те не Мамка — Одесска! Надоело, верь, Кожан, по говняным дырам, да в подвалах шкоркать, да в кабаках родное спускать. Своё надо иметь, честно нажитое имущество. Со сральником, ванной, блядь, с девками… чё их грязных щелбать: сначала подмыть, шампани налить… и, бульк… туда. И там пежить и пежить, вертеть и долбить… шумовкой… сопелку их. Чё мы, хуже буржуинов? И пить своё, и шампани хотца иной раз, а не втридорога и не кабацкую разболтуху. Мануфактурка — то работает ещё наша? Ха — ха — ха! Ну, и как предложеньице? — и Алтын лихо сбил кепчонку на затылок.

— А то и продать можем твою новую хатенку… раза на три. Давай? — предложил Жало, сам удивляясь своей неожиданной, такой дерзкой и денежной выдумке — как банк без мокрухи взять.

— То надо думать, у меня начальство есть, — говорит Кожан. — комиссары один на другом. И наверх надо подать. Прыщей да клопов политических знаете сколько над ими? А сколько жён, а марух67 сколько! Марух у них пруд с тележкой. Вот, то — то и оно. А вы тут… башку молите об стенку. У них фраера есть покрепше наших. О! Политика, ептыть! Как их обойти? Делиться всё равно надо станет.

Воцарилась временная тишина.

— Я от вас теперь никуда, — заранее готовит отступного Степан, стрельнув в тишину просительным колером. — Куда вы, туда и я. Знаю, что на крючке я. Ну, нормалёк, понимаю. — И совсем осмелевши: «Если что, так сразу кляузу в Чека на меня, так?»

— Херов! Мы своих не сдаём, — сказал Желвак Чёрный. Лицо у него смурнее тучи, под щёками мышцы дрыгают — играются. Отсюда и кликуха. — Лучше мы тебя сами шлёпнем. Зачем нам риски такие, дубина? Бэмс под ребро и тишина. А у вас, чекистов, чё? Закон крепче нашего, что ли? — Посмотрел по сторонам. Стороны молчат, будто водой набрались по уши. — Крепче. Догада такая есть. Так же Кожан? Подтверди военную тайну.

Кожан только хмыкнул. — Вот проныра, такой огромный, есть где спрятать, а всё у тебя на виду! Все тайны, бля. Нахер вот цукиром так откровенно мажешь? Сладко, бля. Не наш это базар. И ты не сука.

Обиделся немного Желвак на чекиста в законе.

— Да ладно. Не обижайсь, забудь… Курнём покедова! — и громко, с пафосом: «Давай — ка, товарищ красногвардеец Желвак, из заначки нам всем по нюхе. Будете по половинке?»

— Чужого чё ж не пощучить. Нюхнем, давай. А после по галичке68!

— Я не буду, — попросту отказался Степан.

— А мы продажных мальчиков не приглашаем. Ишь, в друзья как перемещает! Ровно крот: тихохонько так.

Желвак достал кисет, из него железную коробочку.

— Мне с собой этого дела носить не положено, — продолжал Кожан, — проколюсь на кейфе. Я понемногу совсем, перед делом только… А у нас дело выклёвывается. Так?

— Вроде того.

— Значит можно. Давай, давай, не жалей. Забей ка мне по шейку…

— Эх, банки — хвостики! — запел Алтын.

— Это после.

Услышана и «шейка». Вспомнил своё тюремное увлечение Жалов и затрещал тараторкой:

— Законы щас гибкие, как молодуха.

А куда ей шею гнёшь,

так в то место и етёшь.

Можешь в зад как на парад,

можешь в ухо, можешь в нос,

лишь б не насморк, не понос…

Философствует Жало, декламируя недавний собственный стих, процарапанный сплюснутым под конкой и наточенным гвоздиком на стенке камеры.

Амнистия спасла четверых друзей, а это половина кодлы:

— Поэт!

— Маяковский!

— Сенька Есенька!

— Душу петуха за душу дурака!

— Ну всё, хорош, Жало. Не наёбся ещё на воле? Роли щас распределим, а завтра бежим по делу. Рассаживайтесь, граждане смирные, хватит воздух трепать. Объявляю вопрос номер один: со Степки — На и начнём. Будем верить, или сразу в расходную часть пишем?

— Я вам… — вновь ринулся оправдываться Стёпка…

— Поверим, х — х–хам с ним. Он нам план рассказал. На правду смахивает.

— Хорэ! Не уверен я, но попытать можно. Там нас ждать с обрезами не будут. Так? Так. Миленько. Вопрос два. Оружие… у нас…

— Есть! — хором.

— План хаты.

— Я ж рассказывал, — недовольно заёрзал временно прощённый бывший член банды.

— На сказке твоей черты не провести! Карандаш бери!

— Нарисую, — засуетился Степан.

— Вот и рисуй, пока мы в трёпе.

— Эге. — И зашелестел. — Локоть сдвинь.

— Полегче пихайся, не герой ты, а… четверть моржовая.

— Ха — ха! Тьфу, масленица.

— Ладно, ладно. Его моржа не трожь… рассыпется… ледяной.

— Вопрос временно снимается. Прикид? Ну, повязки, бушлатики… такое всё. Под нас… артистов.

— Хе — хе, артистов! Артистам наперёд денег собирают, а потом работают: у кассы!

— У нас наоборот!

— А, мы по окончанию, точно. Сами берём кассу.

— Аншлаг надо полный собрать.

— Чего — чего?

— Есть всё. Вот чего. Если чего нет, то у Херчека возьмём?

— Не понял???

— У кладовщика нашего, олухи. Потому что херчик у него махонький вместо Херища. Прапор поганый, наполовину чех. Херичек Дуб. Это имя и фамилия. А вы подумали как? Ха, так и знал. Дак, отсиживается в тылу, сволочь. Аж с тринадцатого года. Три пальца на ноге отрубил сам. Будто под косилу попал. Косило он и есть. От армии косило. А не доказать!

— Вот же сука. Тут родину защищать трэба, а этот…

— Теперь вопрос номер… сколько?

— Пятый.

— Вопрос пять: масло, бензин…

— Хватит.

— За рулём…

— Я. Кто же ещё! — выкрикнул Насос — шофёр бессменный. — Своего руля никому не дам.

— А и не просим. Целуйся с ним…

— Время…

— Само собой. Как в Чеке.

— На операцию отводится…

— По месту решим…

***

Ночь — заполночь. Махонькая как каретка у царевны — лягушки машина перебирает уличные булыжники, тарахтит, на поворотах не сбавляет скорость. В кабине двое. В кузове, сгорбившись под брезентом, четверо. Пока ехали, молчали. Курили и совали цыгарки в щель дна. Дует, зараза, и снизу, и сбоку. А не лето! Куржит за стеклом кабины то