Дневник времён заразы - Яцек Пекара

что я провожаю его домой, чтобы с ним снова не приключилось какого-нибудь несчастья.

— Ах, простите, мастер Баум. — Голос трактирщика изменился, словно по мановению волшебной палочки. — Раз уж мастер Маддердин вас знает и вам помогает, то я могу предложить вам кредит на все, что пожелаете, в том числе и на услуги этой шаловливой вертихвостки. — Он многозначительно подмигнул. — А барышня стоит греха, уверяю вас по собственному опыту!

— Может, в другой раз, — пробормотал все еще нахмуренный Баум.

— Великое несчастье с этими ворами, великое, — сочувствовал ему трактирщик. — А много вашей милости украли? — Он хитро моргнул.

— Сколько украли, столько украли, не твое дело, — резко сказал я, и он чуть ли не распластался на стойке.

— Чем же я могу в таком случае услужить уважаемым господам? — быстро и подобострастно спросил он. — Пивной похлебкой? Клецками с кашей?

— Ты с ума сошел? — Я тяжело на него взглянул.

Он вздохнул.

— Все мне сегодня так отвечают, когда я предлагаю им еду. Что за ужасный день!

— А следующие не будут лучше, — констатировал я.

— Откуда вы знаете? — забеспокоился он.

— Напротив резиденции Инквизиции побирается один нищий. О… мы его давно знаем, — начал я. — И у этого старца есть такое свойство, что когда должен пойти дождь, его так ломит в костях, что он только стонет и едва ползает от боли. А сегодня утром я сам видел, как он проносился по нашей улице резво, словно резвый олененок.

— О Боже мой, — вздохнул трактирщик. — Мало нам жары, так еще и привязался этот адский кашель, — добавил он. — Как не понос, так золотуха, простите, мастер Маддердин…

— Не за что прощать, чистая правда, — изрек я.

— Кашляют и кашляют, — буркнул он еще и покачал головой. — Некоторые так задыхаются, будто хотят выхаркать дух вместе с потрохами. Лишь бы из этого не вышло какого-нибудь несчастья. Уже даже этот кашель люди прозвали кашлюхой, мол, это новая болезнь за наши грехи и в наказание нам… Слыхали ли вы, что так оно и есть, что таков страх в людях, вельможные господа?

— Ничего не случится… — ответил я уже нетерпеливым тоном, потому что последнее, о чем я мечтал в этом затхлом, жарком помещении, — это рассуждать о кашле. Но трактирщик успел еще вставить:

— Вам-то легко говорить, потому что, если дойдет до дела, то не вам закроют кабак и не вас обложат новыми налогами, — мрачно сказал он.

— Какими это новыми налогами? — внезапно оживился Баум, и на его лице появилось беспокойство.

— А почем знать, что власть выдумает? — ответил трактирщик тоном еще более мрачным, чем прежде. — Установят налог на тех, кто кашляет, или на тех, кто не кашляет, или на лечение тех, кто кашляет. — Он пожал плечами. — Власть всегда выдумает что-нибудь такое, чтобы по любому поводу нас, бедолаг, ободрать до нитки вместе со шкурой…

— Довольно этих жалоб, — твердо приказал я. — Ты что себе думаешь, мы пришли сюда выслушивать твои подрывные стенания? — Я смерил его взглядом, под которым он аж съежился.

— Так что же в таком случае подать ясновельможным господам? — заскулил он.

— Принеси кувшин ледяного белого вина, прямо из погребка, — велел я. — И как только увидишь, что мы заканчиваем, подавай следующий. И делай так, пока мы не скажем, чтобы ты перестал.

— Мне кажется, я искренне полюблю вашу компанию, — заявил Баум с одобрением и уважением в голосе.

Трактирщик позвал слугу, юношу, широкого в плечах, с добродушным, тупым лицом силача, который, когда ему велят кого-нибудь прибить, то прибьет и не задает глупых вопросов, таких как: «зачем?», «для чего?», «а точно ли?». Он велел ему согнать гостей с последнего стола, чтобы мы с Баумом могли удобно усесться, не тревожимые чернью. Силач выполнил задание с глубокой серьезностью и усердием, отогнал подвыпившую компанию без всякого удовольствия или заносчивости, а просто с видимым чувством тихого удовлетворения от хорошо исполненного долга. Потом еще грязной тряпкой протер столешницу, кивнул нам и отошел обратно к стойке.

— Вижу, посещение кабака в обществе мастера Святого Официума имеет много прелести, — весело заметил Баум.

Потом он сел и прислонился к стене с блаженным выражением на лице человека, который ждет какого-то поистине приятного события и уверен, что ничто не помешает этому событию наступить. Конечно, судьба бывает злокозненной, и иногда так складывается, что подобные надежды и ожидания бывают жестоко обмануты, но, к счастью, на этот раз так не случилось. Трактирщик управился быстро и поставил перед нами кувшин вина, которое было таким холодным, что оловянный сосуд тоже сильно от него остыл и покрылся холодными капельками, блестевшими на металлической поверхности.

— Не крестил? — Я испытующе на него взглянул.

— Да где бы я посмел! — возмутился он и приложил руку к груди.

Я попробовал. Холодное, терпкое вино разлилось по моему языку и нёбу, словно освежающий эликсир.

— Действительно, не крестил, — признал я. — Потому что я понимаю, что трактирщик крестит пятый или шестой кувшин вина, когда большинство пьющих уже даже не знают, что пьют. Но крещение первого кувшина я считаю исключительной наглостью.

— Вам-то я даже шестого не крещу, — признался он с искренним убеждением и горячим чувством.

Что ж, поступал он так отнюдь не потому, что питал ко мне особенно большую дружбу, а потому, что в начале моей службы в городе у нас состоялась короткая, хотя и конкретная беседа на тему разбавления вина инквизиторам. После этого разговора, или, вернее, лучше сказать, после своего рода убедительного монолога, подобное приключение больше никогда не случалось.

Первый кувшин мы с Баумом выпили быстро и в молчании, лишь поглядывая друг на друга с улыбкой и удовлетворением. Трактирщику надо отдать должное, что с подачей второй порции он не ждал, пока мы опустошим кружки, и справиться с этой порцией нам удалось так же ловко, хотя на этот раз, кроме улыбок, мы позволили себе и довольные комментарии.

— Холодное, — с настоящим чувством похвалил Баум.

— Аж зубы сводит, — так же сердечно ответил я.

Мы закончили второй кувшин (а третий появился на столе, когда мы допивали последние капли), и тогда мне уже показалось, что духота в комнате несколько уменьшилась, да и жара немного спала. С тем большей досадой я подумал, что придется в конце концов покинуть это уютное место и отправиться в переулок Златокузнецов. Я поделился с Баумом печальным предвидением будущего, и он тоже тогда нахмурился. Но уже через мгновение лицо его прояснилось, и он даже хлопнул в ладоши.

— Магистр Маддердин, у меня, правда, еще нет дома ни вина, ни сидра, ни какого-либо другого напитка, но мы заберем