Вперед в прошлое 9 - Денис Ратманов

— Интересно, что а что мама рассчитывала найти? — размышляла вслух Наташка, закрывая учебник.

Я пожал плечами и сменил тему:

— Как «Фауст»?

— Да никак пока, — отмахнулась сестра. — Ёлки, занимаемся детскими спектаклями. Только Андрей занят декорациями и опять потерян для общества.

Алексеич, судя по машине у подъезда, был дома, но у него хватало ума не вмешиваться в ссору матери и сына. Разобравшись, в чем дело, я вошел в кухню, закрыл дверь с громким хлопком и гаркнул:

— А ну прекратить!

Мама смолкла, обернувшись — ее глаза покраснели от слез, нос распух. На лице Бори, избежавшем экзекуции, читалось облегчение.

Мама раскрыла рот, чтобы разразиться обвинениями, но я припечатал:

— Тихо! Тебя в подъезде слышно. Хочешь, чтобы соседи были в курсе?

— Он! Он… — всхлипнула мама, помотала головой и брякнулась на табуретку, закрывая лицо руками. — Он… подделал. Купил фотоаппарат! А если его вычислят? Что будет, господи⁈

— Не должны, — без особой уверенности сказал Боря, вышел из-за стола и привалился к подоконнику, прошептав: — Я же ведь не дурак, в два пункта сдал по три акции. У них нет проверки и просветки — я ничем не рискую. К тому же народа там валом, как понять, что это был именно я?

Однако выглядел он, как нашкодивший щенок. Лаки, который обычно бежал меня встречать, сейчас куда-то забился, не в силах терпеть мамин визг.

Мама ударила кулаком по столу.

— Поймут! Они — поймут, но ты не сядешь, поскольку ребенок, сяду я. И квартиру у нас заберут! Кон-фис-ку-ют! И что? Бомжевать пойдем?

Боря закатил глаза — совсем, как Наташка, со свистом стравил воздух через ноздри.

— Ну, ма! Тише!

Мама припечатала к столу теперь ладонь.

— Тише? Ты всю семью под монастырь подвел! Все тебе игрушки! А это подсудное дело!

Бем больше брат огрызался, тем сильнее она распалялась. Я снова прикрикнул на них обоих:

— Мама, Боря, ша! Тише. — Уничтожающим взглядом я посмотрел на брата и проговорил: — Подделка денег — одно из самых тяжелых преступлений, между прочим. Это ведь ты не просто бумажку нарисовал, это ты бросил вызов самому государству и попытался его обокрасть. Могут не найти грабителя, убийцу или вора; фальшивомонетчика, поверь, найдут очень быстро, потому что ты бросил вызов государству, понимаешь? Понимаешь, что такое ты, пылинка, и что такое система? Все будут заинтересованы в том, чтобы найти тебя и наказать. Как думаешь, как быстро это произойдет?

Боря побледнел, закусил губу, я продолжил:

— Не помню, сколько за подделку денег дают у нас, но раньше за это в рот заливали расплавленный свинец, а в Союзе — даже расстреливали… — Я повторил: — потому что одно дело противостояние с преступной группировкой, и совсем другое — с целым государством. Это не игрушки, Борис. А незнание законов не освобождает от ответственности.

Василий Алексеевич не выдержал, прибежал на крик и указал на Борю пальцем:

— Безответственно и бессовестно! О себе не думаешь, так о матери подумай. Смотри, до чего ее довел!

Огрызаться Боря не стал, потупился и пролопотал:

— Я не хотел… не знал… Не думал, что так серьезно…

— А ты думай! — Мама постучала себя по лбу. — Просто голову иногда включай! Это не игрушки тебе!

— И что теперь делать? — развел руками Боря.

— Шо делать, шо делать, — проворчал отчим, взъерошивая свои волосы и потирая виски. — Усе сделано уже. Молись, шобы обошлося. Не сдаватыся же идти, тогда с матери спросят.

От волнения у него прорезался украинский акцент. Из зала, зевая, вышел щенок. Сев на корточки, я потрепал его за ухом, поглядывая то на Бориса, то на маму и отчима. Всплеск эмоций у них утих, все погрустнели и задумались. Боря, кусавший губы, вскрикнул:

— Да провались оно! — Рванул в зал, схватил со стола фальшивые акции, изодрал на мелкие куски.

Спохватившись, начал ползать по полу, собирая их, а потом — комкать бумагу, слишком похожую на ту, где был напечатан оригинал.

Собрав вещдоки, Боря завернул их в тетрадный лист, исписанный решением задачи, и тут издали донесся вой сирены. Брат побледнел, позеленел, втянул голову в плечи. Повисла звенящая тишина, в которой, все приближаясь, выла сирена.

Боря метнулся на балкон, прижался лбом к стеклу. Наташка отложила учебник. Мы все столпились в зале, насторожились, хотя понимали, что вряд ли это наряд едет за особо опасным Борисом. Скорее всего, вообще не милиция.

— «Скорая»! — радостно воскликнула Наташка.

Боря вылетел с балкона, как ошпаренный и рванул на улицу выбрасывать вещдоки, а возможно, и сжигать.

Скорее всего, в этот раз он выйдет сухим из воды, и мы напугали его достаточно, чтобы больше так не рисковал. Вдруг ему вздумается деньги рисовать? Но куда ему до настоящих профессионалов? Вычислят быстро, накажут жестоко, возможно, и правда на улице окажемся.

Это будет большой неприятностью, но не трагедией: я могу другую квартиру купить, но деньги-то мне нужны на другое!

С улицы Борис вернулся задумчивый и бледный, без радости предложил:

— Хотите торт?

— А вот и хотим, — хриплым голосом сказал отчим, которому стало получше, и кашлянул. — Накрывай на стол.

Боря поставил чайник на огонь. День рождения был бесповоротно испорчен. Но, несмотря на это, брат сделал несколько фотографий, которым мама и отчим радовались, как дети. У Наташки загорелись глаза, и она попросила ее сфотографировать, только не сразу, а когда накрасится и нарядится. На сборы у нее ушло полчаса. Потом минут пять она искала достойный фон, в итоге встала возле занавесок, и Боря долго вертелся вокруг, выбирая правильный ракурс. Выбрал. Щелчок — вылезла фотография Наташки: красные глаза, широкий таз, непропорциональное тело.

Наташка издала вздох разочарования.

— Фу, какая жирная! Щеки как свеклой намазаны.

Но фотографию сестрица забрала.

Выпив чаю с тортом, мы отправились спать. Не спалось мне — одолела тревога, что где-то я просчитался, и мои планы накроются медным тазом, и Борису. Наверное, он воображал, как завтра-послезавтра за ним придут и отведут его на допрос.

Наступил следующий день, суббота. Никто за Борисом не пришел. Мы позавтракали, оделись и на машине Алексеича поехали к бабушке отмечать день рождения ее младшенького внука.

Душевно посидели, сфотографировались, и выяснилось, что Алексеич равнодушен к спиртному и отказался даже от бокала вина, хотя к вечеру, когда настала