Дипломатия броненосцев - Иван Валерьевич Оченков

его обвиняли в участии в откупах, что ни есть хорошо. С другой стороны, вполне возможно, что это оговор. Высшие сферы Российской империи та еще банка с пауками…

Главное, он известен как крепкий профи, с Броком ужиться не смог, ушел в отставку. И всегда несмотря на весь свой либерализм оставался лояльным к власти человеком. Ладно, кто бы ни был, нужно сразу установить правила игры и, если начнет вилять, давить безо всякой жалости. Первое — профицитный торговый баланс, то есть покупать за границей меньше, чем продаем.

Второе, открытие нормальных кредитных учреждений. И тут, к слову, я сам планирую сыграть немалую роль. «Креди мобилье», как образец, мне в помощь. Да, акционерный банк, плюс открытость для мелких вкладчиков — это отличная схема.

Третье — скорейшее создание программы строительства железных дорог. Четвертое по списку, но не по значению, — уничтожение винных откупов. Пятое — индустриализация!

Остальные проблемы решать в рабочем порядке, то есть по мере их поступления.

— Ваше императорское высочество, — вывел меня из раздумий все тот же верный Кузьмич. — Не извольте гневаться, вот только…

— Чего там еще?

— Его превосходительство генерал Мельников нижайше умоляют об аудиенции.

— Господи, а это еще кто?

— Судя по мундиру из инженеров.

— А… железнодорожник. И что, прямо умоляет?

— Точно так-с!

— Проводи его в кабинет и скажи, что я скоро буду.

Прежде всего Павел Петрович Мельников был известен как энтузиаст железнодорожного транспорта, опубликовавший еще двадцать лет назад академический труд «Железные дороги в России», обосновывавший техническую возможность и экономическую целесообразность железнодорожного сообщения в нашем отечестве. Позже он руководил постройкой Царскосельской и Московской дорог, став общепринятым авторитетом в этой области.

Прежде мы с ним не были тесно знакомы, хотя, конечно же, встречались на официальных мероприятиях. Больше того, когда я приказал снимать с уже готовых путей рельсы, для того чтобы сделать из них импровизированную броню, единственным осмелившимся возразить великому князю оказался как раз Мельников. Что, разумеется, не добавило теплоты между нами. И вот теперь он за каким-то чертом приперся ко мне домой. Можно было, конечно, велеть ему убираться, но меня разобрало любопытство.

— Добрый вечер, Павел Петрович, — поприветствовал я подскочившего как от удара током генерала. — Да ты садись-садись и рассказывай, с чем пожаловал?

— Ваше императорское высочество, — дрогнувшим от волнения голосом начал тот. — Спасите! Только на вас и уповаю…

— Господи Боже, да что с тобой случилось?

— Не со мной, с Россией!

— Час от часу не легче. А с ней-то, матушкой, что не так?

— Виноват, не так выразился. Не со всей Россией, а с ее железными дорогами!

— Снова-здорово! А с ними-то что? Я вроде бы не все рельсы забрал…

— Бог с ними, рельсами, ваше высочество их хоть на дело брали, хотя снимать все же не следовало, можно было и запасными обойтись… Продали!

— Э… рельсы или Россию?

— И то и другое!

— За тридцать сребреников?

— Да если бы… а то ведь ни за понюх табаку!

— Вот что, Павел Петрович, — помотал я головой, словно отгоняя наваждение. — Либо ты мне сейчас все толком расскажешь, либо я распоряжусь гнать тебя со двора в шею!

— Ничего большего и не прошу. Выслушайте, а там хоть в шею, хоть… Все дело в том, что министр финансов желает совершенно уничтожить казенные железные дороги в России. И даже сумел убедить в этом государя. Ваше императорское высочество, только на вас вся надежда! Не попустите несправедливости…

— Как уничтожить, взорвать что ли?

— Хуже. Отдать в концессию!

— Ну, положим, нового ты мне, брат, ничего не сказал. У нас добрая половина министерства финансов так же думает…. Погоди-ка, а что значит «всё»?

— То и значит, что вместе с уже построенными! Более того, казенного строительства не вести вовсе, а приглашать концессионеров. И ведь что придумал, шельмец, говорит, мол, не эффективно ими государственные службы управляют. А вот если придет к нам европейский капитал, разом построят хоть десять тыщь верст чугунки, да еще и прибыль получат, не то, что мы, сиволапые!

— Вот значит, зачем он пошлины снижает…

— Известное дело! Без этого к нам англичане с французами со своими деньгами не придут. Только я вам больше скажу, они и так ни сантима, ни пени, ни медного грошика не привезут, а будут у нас капитал собирать через облигации.

— А чтобы наши толстосумы не сомневались, — покивал я, — он процент по вкладам снизил…

— Точно так, ваше императорское высочество! В самую дырочку! И что самое главное, никому слова против сказать не дает. На совещаниях кто угодно бывает, кроме инженеров. Я уж хотел его величеству в ноги кинуться, так ведь не прорваться!

— И ты, значит, ко мне решил обратиться?

— Больше не к кому. Кроме вас государя никто переубедить не сможет.

— На добром слове, конечно, спасибо, но с чего ты мил-человек решил, что я его отговаривать стану? Понятно, схема, предложенная Броком, не самая лучшая, да только капиталы для строительства железных дорог все одно привлекать надо. Так почему бы не так?

— Да потому, что не будет дела! Ведь то, что я вашему высочеству рассказал, еще не все. Его превосходительство Петр Федорович, чтоб ни дна ему не покрышки, настоял, чтобы государство гарантировало всем вложившимся в акции доход в пять процентов! Да не в том беда, что пять, а в том, что выплачивать его станут не после окончания строительства и даже не после его начала, а сразу же!

— Стало быть, даже если господа акционеры палец о палец не ударят, дивиденды свои они всё одно получат?

— А я вам о чем битый час толкую⁈ — выпалил расходившийся генерал и только потом вспомнил, с кем разговаривает, и прикусил язык.

— Положим, ты прав, — предпочел не заметить его непочтительность. — Да только, я ведь не канцлер и не министр промышленности. В моем ведомстве такого лихоимства, конечно, не позволю, но во все остальные уже меня не допустят.

— Как же так? — растерянно посмотрел на меня Мельников.

— Ну, Павел Петрович, я ведь все-таки не Господь Бог. Тем более, как ты сам говоришь, государь его проект уже одобрил. Сам знаешь, плетью обуха не перешибешь…

— Значит, ничего уже не исправить? — потухшим голосом протянул железнодорожник.

— А вот этого я не говорил. Кое-что сделать все-таки можно… во-первых, концессии давать только на условиях предоставления готового проекта и четким графиком работ. Во-вторых, выплаты от казны делать не с первого дня, а только после выполнения известного объема работ. И задерживать в случаях их остановки.

— Ну хоть так, — еще больше сгорбился генерал, явно собираясь откланяться. —