Дипломатия броненосцев - Иван Валерьевич Оченков

по суше, стараясь привлекать как можно меньше внимания, что, в общем-то, почти удалось. Нет, манифестации случались, но по большей части довольно короткие. Пока, наконец, мы не прибыли в Варшаву.

Наместник Царства Польского — так называлась эта часть Российской империи — фельдмаршал Иван Федорович Паскевич был тяжело болен. Преклонные лета, неоднократные ранения, последнее из которых случилось во время Дунайской компании, подточили здоровье прославленного полководца. Но особенно его подкосила смерть императора Николая, с которым их связывала давняя дружба.

Не навестить старика было бы с моей стороны сущим свинством и я, оставив Николку на попечении своих приближенных, отправился к нему. Дворец Конецпольских, бывший официальной резиденцией наместников, пока еще ремонтировался после пожара 1852 года, поэтому престарелый фельдмаршал доживал свой век на частной квартире в Краковском предместье. Последний раз я его видел почти год назад перед отъездом в Вену, но тогда это был еще довольно-таки бодрый старикан с блеском в глазах и острым умом. Теперь же передо мной оказалась дряхлая развалина.

— Здравствуй, Иван Федорович, — тихо сказал я.

— Благодарю, ваше императорское высочество, что удостоили меня… — немного бессвязно залепетал никогда не отличавшийся красноречием князь Варшавский.

— Полно, светлейший. Мы с тобой, слава Богу, не чужие люди. Лучше скажи, как самочувствие, и нет ли каких надобностей?

— Самочувствие мое вполне исправно, — нашел в себе силы усмехнуться старик, — чтобы в скорости присоединиться к своему государю. Чую, ждет меня на небесном плац-параде… Что же до надобностей, я имею все, что только возможно, и не желаю большего.

— Я теперь еду на коронацию. Желаешь ли передать что-нибудь моему брату?

— Передайте его величеству, что мы с его отцом сделали все, что смогли. Пусть Всеблагий Господь даст вам сил сделать больше….

С трудом договорив эти слова, он не без труда поднял вверх иссохшую руку и перекрестил меня, после чего бессильно откинулся на подушку. В тот момент я еще не знал, что жить ему оставалось не более месяца. Но хорошо помнил, что сразу же после начала Великих реформ Польша снова восстанет. В том варианте истории Константина назначили наместником в надежде, что он сумеет умиротворить мятежный край. И это стало началом конца его карьеры. Поэтому для себя я сразу решил, что ни за что не встряну в этот «блудняк».

Теперь же я ехал в закрытой карете, наблюдая в окошко за жителями польской столицы и пытаясь понять, на кой черт мой царственный дядя присоединил к Империи эту богатую, но абсолютно чуждую для нас землю?

— Пшестань, холера! — закричал кто-то совсем рядом, разом выветрив из моей головы все мысли. — Чи ест слепый?

Машинально расстегнув кобуру револьвера, я приоткрыл дверцу и понял, что случилось ДТП. Моя карета едва не столкнулась с каким-то неказисто выглядевшим экипажем, возница которого теперь на чем свет стоит кроет моего кучера.

Зная по-польски всего несколько слов, я все же решил выйти и попытаться договориться. В конце концов, французский местная шляхта знает не хуже наших дворян. Однако вышедший мне навстречу молодой человек оказался в дурном настроении и не был настроен на мир. Поняв, что перед ним русский офицер, он разозлился и, выкрикнув что-то, по его мнению, обидное, буром пошел на меня, потрясая при этом тростью и не замечая, что ехавшие на запятках моей кареты переодетые в штатское морские пехотинцы обошли его с двух сторон с явно недружелюбными намерениями.

Не желая доводить дело до кровопролития, я поднял в предостерегающем жесте руку. Полы шинели при этом распахнулись, и оторопевший поляк смог увидеть сверкавшие золотом ордена и аксельбант.

— Пан ест генералэм? — попятившись назад, спросил он.

— Для тебя, падла, его императорское высочество генерал-адмирал, — весело оскалившись, пояснил ему Воробьев, после чего резким ударом свалил на землю и приставил к голове револьвер.

Тем временем вокруг нас начала собираться толпа. Сначала набежали вездесущие мальчишки, потом к ним стали присоединяться местные обыватели, затем появился и оказавшийся в трудном положении полицейский.

— Это Черный принц! — закричал какой-то пышноусый пан, очевидно, видевший мой портрет в газетах, и узнавшая меня толпа погрузилась в тягостное молчание.

Уже потом я сообразил, что закончившаяся недавно война воспринималась поляками как шанс на освобождение. А победы нашего флота и армии лишили их всякой надежды на подобный исход.

— Подними его, — велел я Воробьеву, после чего громко приказал полицейскому. — Кажется, этот господин заблудился. Покажи ему дорогу!

После чего вернулся в свою карету и покинул место происшествия.

— Надо бы второй экипаж завести, чтоб с охраной, — пробурчал Воробьев, которому я велел сесть вместе с собой.

— Может, тогда перестанешь на запятках ездить, как лакей? — усмехнулся я в ответ. — Ты теперь все-таки офицер!

— Мое дело вас, Константин Николаевич, сберечь, — невозмутимо отозвался произведенный в прапорщики по адмиралтейству морской пехотинец. — А уж на запятках я буду или верхом, дело десятое!

— Тоже верно.

Дальнейшее путешествие обошлось без происшествий. Дилижансы со мной и приближенными пересекли Польшу, Литву, Остзейский край и через 12 дней, проведенных в дороге [2] (я в который раз мысленно зарекся от сухопутных путешествий), доставили нас в Гатчину, где мы должны были наконец-то вкусить благ цивилизации, пересев на поезд.

Возвращение в родные края подействовало на нас по-разному. Матросы из охраны откровенно радовались родине. То же можно сказать и об уставшем от бесконечных переездов Николке. Головнин с Юшковым, напротив, с легкой грустью вспоминали Европу, но помалкивали. Я же отчего-то внутренне готовился к какому-нибудь подвоху. И тот не заставил себя ждать…

— Рад приветствовать ваше императорское высочество в России, — встретил меня на гатчинском вокзале вездесущий шеф РТА.

— Благодарю, — кивнул я, после чего негромко поинтересовался у Трубникова. — Что-нибудь случилось?

— Ну что вы, Константин Николаевич, слава Богу, все благополучно. Случаются, конечно, мелкие неурядицы…

— Насколько мелкие?

— Вот, — протянул он мне свежий номер «Санкт-Петербургских ведомостей», на первой полосе которых было выведено крупными буквами — «Правительство готовится снизить ввозные пошлины!»

Удар был, что называется, ниже пояса. Пока я в Копенгагене, Париже и, будь он неладен, на острове Уайт отбивался от попыток навязать России «свободный рынок», европейские партнеры обошли меня с другой стороны…

Не могу сказать, что хорошо разбираюсь в экономике, но одно знаю точно. Низкие тарифы только на первый взгляд выглядят привлекательно и позволяют снизить цены. Стоит их ввести, как начнет загибаться наша и без того чахлая промышленность, к несчастью, пока еще не способная на равных конкурировать с европейской, после чего разом уменьшатся поступления налогов в казну. А также вырастет за счет потерявших место фабрично-заводских рабочих и разорившихся кустарей безработица и так