Псы Господни 2 - Олег Велесов

— Утром здесь будет Бодрикур с ополчением. Пока есть время, надо уходить.

Тот же боец, который днём жрать просил, протянул сонным голосом:

— Куда идти в ночь-то? Да ещё дождь.

— Ты можешь оставаться, — разрешил я, — заодно приглядишь за раненными гасконцами, передашь их Бодрикуру. А потом догонишь нас, мы на Жуанвиль пойдём. Если есть ещё желающие остаться, то ради бога, силой за собой никого тянуть не намерен.

Я произнёс это без тени сарказма и специально погромче, чтобы те же раненные гасконцы смогли рассказать Роберу, куда мы направились. Пусть бежит за нами до самого Жуанвиля. А мы свернём где-нибудь по дороге.

Собрались быстро, трофеи погрузили на мулов — оружие, одежда — товар ходкий, оставлять его глупо, продадим или обменяет на продовольствие. Вышли на дорогу и двинулись прочь от Вокулёра. Дождь не утихал, плащи промокли насквозь, по колонне катился натужный кашель.

Я подозвал Хруста.

— Ты места эти хорошо знаешь?

— Не особо. Я родом из Нанси, а сюда так, ветром занесло. Но вы спрашивайте, господин, может что и подскажу.

— Добро. Идти на Жуанвиль нам нельзя, там войска Рене Анжуйского. В этих краях намечается серьёзный замес. Карл Лотарингский умер, на его место метят сразу двое: Рене и Антуан. Я так понял, пока они только локтями пихаются, но скоро схлестнуться по-настоящему. К Рене нам, сам понимаешь, нельзя, остаётся Антуан. Он сейчас в Водемоне. Как туда быстрее всего пройти?

Хруст махнул рукой в обратном направлении:

— Через Вокулёр. Но я так понимаю, этот путь нам не подходит.

— Правильно понимаешь.

— Тогда дальше по дороге есть поворот на Домреми, там неподалёку мост через Мёз, за ним уже Лотарингия. Земли графа Водемона начинаются сразу за мостом.

Про мост я знал, уже доводилось бывать в тех краях.

— Далеко до реки топать?

— Десять лье, по такой дороге два дня пути. Но дело не в расстоянии. Без припасов, под дождём… Многие ли дойдут, господин?

— Нам до ближайшей деревни добраться, а там обсохнем, отдохнём, купим еды.

Хруст с сомнением покачал головой.

— Весна, господин, у крестьян закрома пустые, они сами голодают. По-хорошему ничего не дадут.

— Разберёмся. Иди в голову колонны, поворот не пропусти.

С рассветом увидели на горизонте деревню, люди прибавили шаг в надежде на скорый отдых, но Хруст указал на тропу. Повернули. Послышался ропот. Всё тот же недовольный боец забубнил:

— Куда идём? Вон деревня! Нашли ослов… Эй, лейтенант, сколько идти ещё?

— Сколько скажу, столько и идти, — обрезал его я. — Тебе предлагали остаться, не захотел, теперь шевели ногами.

Отойдя от дороги на пятьсот шагов, я подозвал Щенка. Мальчишка дрожал, старенький плащ не защищал ни от холода, ни от дождя. Но сейчас всем приходилось не сладко, приходится терпеть.

— Венсан, спрячься возле дороги, проследи, куда пойдёт отряд Бодрикура. Возьми моего буланого, потом догонишь нас.

— П-понял, господин, — стуча зубами, проговорил Щенок. — Всё с-сделаю к-как надо.

Шли до полудня без остановок. Люди вымотались, никто не бубнил, сил не было. Я сам думал, что не выдержу и упаду, хотя, казалось, привык уже к долгим переходам. Но сказывалась предыдущая бессонная ночь, сражение, голод. Сельму пришлось посадить на мерина Чучельника, она падала несколько раз и идти уже не могла. Некоторые начали отставать, в первую очередь те, кого набрали недавно из крестьян и городской бедноты. Опытные наёмники тоже того и гляди последуют их примеру. Пришлось сбавить шаг. Мы уже не шли, а плелись. Вода сверху, под ногами, грязь, скользко. Идти старались по краю тропы, где была насыпана прошлогодняя листва, она хоть как-то позволяла не падать.

Вышли из леса, справа поднялся чистый холм, засаженный виноградом, слева на пашне зеленели озимые, чуть дальше виднелись постройки. Тропа вильнула к ним. Ещё издалека расслышали блеянье овец и звонкий петушиный крик. Залаяла собака. Из ближнего дома вышла женщина, увидела нас и забежала назад. Через минуту вышел мужчина. Мальчишка за его спиной шмыгнул к соседней лачуге, и когда мы подходили к деревне, нас уже встречала дюжина крестьян. Я заметил луки и топоры, несколько копий. Они воевать с нами собрались? Смешно! Даже в теперешнем нашем состоянии мы разметаем их как волна песочную запруду.

Но воевать с крестьянами я не собирался, поэтому запретил вынимать оружие. За двадцать шагов от деревни приказал остановиться. Крикнул:

— Кто староста? Подойди.

Пожилой мужчина несмело приблизился на несколько шагов и встал. Лицо растерянное, дождевые капли на щеках походили на слёзы.

Предвосхищая ненужные вопросы, я сразу прояснил ситуацию, стараясь говорить так, чтоб слышали все:

— Мы не живодёры, грабить вас не собираемся. Нам нужна еда и крыша над головой. Завтра утром уйдём.

Мужчина облизнул губы.

— Так ить, господин… Самим есть нечего, кору, вон, с осинок дерём, толчём в муку… тем и живём.

— Ничё, мы не привередливые, согласны на хлеб из коры. И не ссы, расплатимся честно. Есть товар на обмен, что выберешь, то и возьмёшь.

Мужчина обернулся к своим, словно спрашивая совета, как быть, и снова посмотрел на меня.

— Ну, раз так, мы ж тоже… Дождь опять же… Чё мокнуть-то, да? Заходите.

Разместить тридцать пять человек по тесным крестьянским жилищам дело не простое, но кое-как расселились. Сбросили с мулов тюки с трофеями, и прямо на улице, по дождём хозяева начали выбирать что кому приглянется. На мечи не взглянули, а вот вокруг одежды возникла сутолока. Котты, сюрко, плащи, обувь, с дырами, со следами крови — мы не постеснялись содрать их с мёртвых гасконцев, а теперь ушлые бабёнки и пронырливые мужички не стеснялись швыряться в этом хламе, порой ругаясь друг с другом из-за понравившейся вещицы. Я стоял под навесом, ждал, когда барахолка свернётся, мне было плевать, пусть хоть всё забирают. Брат Стефан смотрел на это по-другому. Он сверху поглядывал за копошащимися крестьянами, торгуясь за каждую тряпку, как глава цеха ткачей.

— Куда потянул? — хмурил он брови, когда очередной мужичок начал совать за пазуху котту. — Ты уже взял одну. Или, думаешь, я ослеп?

— Так что мне в одной проку? У меня семья-то вон скоко, одной не обойтись.

— Да мне до твоей семьи дела нет! На рынке за такую полтора су требуют.

— Так мы ж не на рынке, — хитро сощурился крестьянин. — Да и ношена вещь-то. Дыра вон аж