Псы Господни 2 - Олег Велесов

где. Да какая! Сколь ниток надо, чтоб зашить? Больше двух денье за такую никто не даст.

— А на обмен что?

— Дойдём и до обмена, монах.

Одежду крестьяне забрали всю, причём по ценам существенно ниже рыночных. За это выдали нам от всей деревни одну овцу и четверть мешка гороха. Овцу тут же забили, освежевали. Староста с неохотой выделил три котла для приготовления пищи, и пока варево булькало, крутился вокруг, выпрашивая что-нибудь за гостеприимство, за крышу над головой.

После обеда выставили караул и завалились спать. Я лёг на полу, на разбросанной соломе. Едва закрыл глаза, тут же начали дёргать.

— Господин, господин, вставайте.

Дёргали не нагло, но настойчиво, голос тихий, вкрадчивый и до ужаса неприятный, пришлось открывать глаза. Сквозь полуслипшиеся веки увидел Хруста, вернее, предположил, что это он, ибо различать какие-либо детали или черты в нынешнем состоянии не мог. Голова трещала, во рту пересохло, тело болело. Едва попытался приподняться, расчувствовал вонь, какой-то неясный смешанный запах прелости, дыма и немытых ног. Он ударил в ноздри и растормошил мозг.

Да, меня действительно будил Хруст. Он стоял на одном колене, и увидев, что я очнулся, повторил:

— Господин, вставайте.

— Щенок вернулся?

— Нет ещё, господин.

— А… что ты тогда меня будишь? Сколько я спал?

— Время к вечеру, господин.

К вечеру. Значит, прошло всего-то часа три, можно ещё спать и спать. Выход я запланировал на утро, когда начнёт светать, а сейчас даже не стемнело. Но раз Хруст разбудил, то не ради того, чтоб поздороваться. Что-то случилось. Я так и спросил:

— Что случилось?

— Господин, неприятность у нас.

Резко подпрыгивать и бежать куда-то разбираться с неприятностями не стал. Наступить на змею тоже неприятность, но если она не укусила, то срываться с места необходимости нет, поэтому проговорил со вздохом:

— Не тяни уже, выкладывай.

— Господин, двое наших… понимаете, они пытались сойтись с крестьянкой. Ну… Дочка старосты, молоденькая совсем. Не знаю точно, что произошло, меня самого только подняли, но вроде они деньги предлагали, а потом затащили в амбар. Староста прибежал… В общем, долго объяснять, лучше сами посмотрите.

Я медленно поднялся, подобрал плащ. Не высох ещё. Сука, одежда мокрая, плащ мокрый, поспать не дают. Но старший здесь я, никто другой решать не станет. Какие бы они ни были… Посмотрел с завистью на спящих, зевнул и вышел во двор.

Дождь кончился, тучи разошлись, но солнце уже укатилось за холм, и деревню накрыла серая тень. Такая же тень накрыла и меня, когда я увидел лица стоявших перед домом крестьян. Впереди староста, прижимаясь к нему всем телом, дрожала девчонка лет двенадцати. Платье на плечах разорвано, губы разбиты в кровь, слёзы. Лицо старосты искажено злобой. Взглянув на меня исподлобья, он прошипел:

— Что ж так-то, а? Что ж так-то? Сам сказывал, что не живодёры, а вон ведь… вон ведь как… Мы со всей радостью, гости дорогие, а вы… Разве ж так льзя?

Я мотнул головой, стряхивая остатки сна, и сказал:

— Давай по порядку: что случилось, с кем, когда?

Крестьяне загудели разом:

— Вон… Девочку… Насильники… Как же так? Совсем в бога не веруете… А ещё Пёс…

Последнее высказывание мне не понравилось больше остальных. Получается, кто-то из моих засранцев изнасиловал дочку старосты, а крайним оказался я. Некрасиво получается. Я, конечно, не давал никаких разъяснений по поводу отношений к местному населению, но вроде сами не маленькие, понимать должны. И уж тем более не подставлять меня.

— Ясно. И кто у нас такие несдержанные?

Староста указал на соседний дом:

— Там они. Сделали своё дело, и спать увалились. Вельхезвулы! У одного лицо чёрное, а другого моя Жаннет за палец укусила. Так он ей за это…

Я повернулся к Хрусту:

— Понял, о ком он говорит?

— Да, господин.

— Веди.

И жестом подозвал караульного.

— Вот что, дружок, поднимай людей, хватит им бока на полу отлёживать.

Крестьянский староста сказал, что я Пёс, защитник Церкви, спаситель верующих, и тот, кто под моим баннером, обязан быть таким же спасителем, а получается наоборот… В душе потихонечку нарастал протест: то ли злость, то ли воспитание требовали что-то сделать. Что именно я пока не понимал, но подобную практику надо прекращать. Мы не банда, мы Псы, почти что рыцарский орден, с той лишь разницей, что не связаны монашеским уставом.

Хруст вывел насильников, одному дал пинка, тот огрызнулся. Я признал в нём болтуна, весь день пытавшегося оспорить мои распоряжения. Попробовал вспомнить имя, не вспомнил, как и имя второго. Рожи у обоих расцарапаны, у второго под глазом синяк, но это вряд ли девчонка, слишком широко расползлась чернота, захватив переносицу и надбровные дуги. Это не кулак, скорее уж древко алебарды.

Хруст толкнул болтуна в спину.

— Шевелись, тебя господин зовёт.

— Чего шевелись, чего? Я спал, какого хера подняли? В караул не моя очередь…

Он увидел меня, крестьян, девчонку, хмыкнул, понимая в чём дело. Глазки сощурились, забегали по сторонам.

На улицу начали выходить бойцы. Я дождался, когда вокруг образуется плотный строй, и кивнул старосте:

— Узнаёшь кого?

Староста скрипнул зубами:

— Этот! — он указал на бойца с разбитой мордой. — Держал. Вон, гляньте у неё синяки какие!

Староста задрал рукав дочери и потянул руку вверх, демонстрируя синие отпечатки на запястье.

— Видите? Все видите? Вот! — и заныл. — Ведь ребёнок совсем, первое причастие только приняла. А этот, этот, — начал он беспорядочно тыкать пальцем в болтливого. — Этот её… И что теперь? Как в глаза людям смотреть? Кто замуж такую возьмёт? Порченая…

Он плакал, крестьяне хмурились и молчали. Я посмотрел на своих. Абсолютно равнодушные лица. Подобные вещи случались везде и всегда, на них не обращали внимания, и люди не понимали, зачем их подняли. Услышать, что очередной наёмник поимел какую-то там крестьянку? Ну поимел, и что? Сегодня этот, завтра другой. Жизнь наёмника сто́ит восемь денье, и закончится может в любой момент. Так почему бы не воспользоваться подвернувшимся моментом и не взять что-то сверх ежедневной платы?

Только Сельма и брат Стефан стояли понурые. Сельма кусала губы, келарь крестился. В какой-то момент он повернулся ко мне и сказал:

— Отец Томмазо такое с рук не спускает.

Болтун услышал его слова и глазки забегали сильнее.

— Ну и что? Что случилось-то? Я что ли первый? Да вы все, каждый, да