Телохранитель Генсека. Том 4 - Петр Алмазный

— Малые детки — малые бедки, большие дети — большие беды… Володечка, ты почти член семьи, ты с нами давно и если я на кого могу положиться полностью, так это на тебя. Сегодня нужно, чтобы кто-то официально разъяснил последние события. В Грузии в том числе. Я хочу, чтобы ты поговорил с журналистами. Лучше неформально. Надо, чтобы они не забывали, о ком будут писать. Пусть напишут объективно, не передергивая, не перекручивая. В шестнадцать часов пресс конференция в ТАСС, там и поговоришь. А завтра Галина выходит на работу, и в связи с этим у меня просьба… Присмотри за ней, хорошо? Не прошу стоять рядом и охранять ее. Тут думаю, скорее от нее людей охранять придется. Но ты же ее знаешь… Все-таки первый рабочий день, просто побудь рядом. Ну и завтра журналисты будут, за этим тоже присмотри. Проследи, чтобы лишних вопросов не задавали. А то Галя как ляпнет-ляпнет что-нибудь такое, что на голову не натянешь. А там ведь не только наши, там и твой «приятель» Мастерс будет обязательно.

— Понял, Леонид Ильич! Сделаем, не переживайте, — постарался его успокоить, хотя понимал, что переживания за непутевую дочку не отпускают Леонида Ильича ни на минуту. — Проинструктирую и журналистов, и работников комбината. Сделаю это сегодня же. А вот интервью с Галиной Леонидовной не стоило вообще затевать. Потому что она действительно ляпнет. Вы свою дочь лучше меня знаете.

— А знаете что, я мяса хочу, — вдруг совершенно не в тему разговора произнес Леонид Ильич. — Давно не ел мяса. Все диеты да диеты…

— Я сейчас позвоню в столовую, чтобы разогрели и привезли. — предложил Рябенко. — Что-то конкретное хотите?

— Да! Борща хочу. С мясом. И такого, чтобы ложка стояла. И сало кусочками в бордовом бульоне плавало. И сметана белой каплей сверху… — Леонид Ильич сглотнул, и снова закрыл глаза.

— А Косарев что скажет? Плохо вам потом не будет? — с беспокойством произнес Рябенко.

— Да ну их, этих врачей. Дай им волю — залечат до смерти. Чазов вот… Как я ему доверял, а он… — Брежнев тяжело вздохнул и тут же, без перехода, добавил:

— И котлеты по-киевски… И чтоб никаких салатов. Признаться, поднадоела эта капуста… Володя, останешься с нами обедать?

— Нет, Леонид Ильич, спасибо за предложение, — отказался я. — Раз отменить интервью нельзя, то я сейчас с журналистами переговорю, особо серьезно с Мастерсом. А с Галиной Леонидовной уже завтра. Смена у нее, как обычно, с семи утра начинается?

— Да. На общих основаниях будет работать. Устроил ее ученицей ткача, — Брежнев иронично хмыкнул. — Где моя Галя, и где семь утра? Даже не представляю, как она встанет в такую рань…

— Подъем я обеспечу, — успокоил его. — Она в Заречье сейчас?

— Да. После «Дроздов» она у меня живет. Глаз с нее не спускаю. Запретил покидать Госдачу. С ней Витя сейчас. Мне-то Галя может истерику закатить, ногами топать, кричать, а мать немного побаивается. При ней совсем по-другому себя ведет. Сегодня вечером поедут в Москву, из Заречья на работу к семи утра не удобно будет ездить. И еще, завтра на комбинат ее не нужно подвозить. Пусть на метро едет, как все советские люди. Но ты ее проводи, конечно, чтоб все было в порядке…

— Конечно, провожу, обязательно. С транспортом тоже все понял. В пять утра буду у Галины Леонидовны на Кутузовском. А сейчас прошу простить, я пойду.

— Может все-таки поешь с нами, дела никуда не убегут? — Леонид Ильич посмотрел в сторону подавальщицы, вкатившей в комнату отдыха сервированный столик. — Вот и девочки уже на троих накрыли.

Я вздохнул и не стал спорить — слишком уж заманчивые ароматы растекались по комнате. С удовольствием навернул тарелку борща. Пампушки, которые подали к нему, слегка попахивали чесноком. Я удивился, обычно Леонид Ильич не ел ничего острого и даже не любил, когда запахи чеснока или лука витали в воздухе. Сейчас же он взял пампушку и с удовольствием вдохнул чесночный аромат.

— Как-то по-другому стал воспринимать такие вот маленькие радости жизни, — произнес Леонид Ильич задумчиво. — Еда, напитки, сон, одежда… Даже не сама одежда, а ощущение от качества ткани, от хорошего покроя. Недавно вот любовался туалетным столиком в комнате Гали. Полировка, изгиб ножек, рама вокруг зеркала — гармонично все. Приятно смотреть на вещь, сделанную с любовью мастером своего дела…

Он отодвинул опустевшую тарелку и, посмотрев на котлету по-киевски, вздохнул слегка разоварованно:

— От второго откажусь, пожалуй… Глазами бы все съел, да в животе место четко регламентировано, не влезет.

Усмехнулся и, сделав глоток компота, произнес:

— И в продолжение темы о радостях жизни… Стал больше чувствовать природу. Тоже как-то четче и острее что ли? Наверное, умру скоро, иначе с чего бы такие вот ощущения… Но перед смертью, как говорится, не надышишься. Вот у меня сейчас так — будто тороплюсь жить…

— Не нравится мне, Леня, твое упадническое настроение, — Александр Яковлевич нахмурился. — Тебе еще жить да жить, а ты помирать собрался?

— Все там будем, Саша. Только одни раньше, другие позже, — Брежнев поставил стакан на стол, промокнул губы салфеткой. — Но про настроение ты не прав, с чего оно упадническое? Так, легкая меланхолия…

И тут же без перехода снова сменил тему:

— Кого вместо Шеварднадзе будем ставить?

— Вопрос, как бы, интересный, — ответил Рябенко, нахмурившись. — Вот так с разбегу даже и не скажешь. Грузины — люди гордые. Горцы, одним словом.

— Вы правы, Александр Яковлевич, — я прекрасно понимал всю сложность выбора кандидатуры первого секретаря ЦК Компартии Грузии, — менталитет надо учитывать. Кстати, на эту тему хорошая притча есть, со смыслом… Рассказать?

— Рассказывай, чего уж… — любящий интересные истории Леонид Ильич был заинтригован.

— Так вот, есть маленькая горная страна… Маленькая для Советского Союза. Но если брать европейские масштабы, то вполне себе солидная территория получается. Побольше Люксембурга. Находится она на стыке Алтайского края, Кузбасса и Хакасии. Называется она Горная Шория. То есть в административном смысле это даже не район и не область, хотя в тридцатые годы была автономным округом. Но суть сказки… Населяют Горную Шорию гордые люди — не хуже наших кавказцев, только по численности их гораздо меньше —