Космонавт. Том 2 - Феликс Кресс

я попал в число избранных, которыми будет заниматься инструктор такой величины лично, тогда я испанский король!

Глава 23

Слова Максимыча о будущих полётах ещё звучали в моей голове, смешиваясь с затихающим гулом самолётов где-то в подсознании, когда я развернулся, намереваясь последовать его совету и найти тихий уголок, чтобы передохнуть и переварить всё произошедшее. Эйфория от полёта и мастерской посадки капитана ещё теплилась внутри, а тело уже начинало чувствовать усталость от перегрузок и напряжения.

Но я не успел сделать и двух шагов в сторону стоянок, как из густой толпы инструкторов, техников и курсантов, всё ещё обсуждавших фокус Максимыча, прозвучало:

— А вот и он!

Голос был молодой, звонкий, но с каким-то фальшивым задором. Все разговоры стихли, головы повернулись сначала на говорящего, потом на меня. Я остановился, выискивая взглядом говорящего. Из толпы вышел молодой лейтенант, которого я до этого дня не видел. Лицо гладко выбритое, взгляд острый, оценивающий, с едва уловимой усмешкой в уголках губ. На нём была новая, словно с иголочки, лётная форма. Он окинул меня медленным взглядом, с головы до ног, потом обвёл глазами собравшихся, проверяя реакцию.

— Товарищи, а это у нас тот самый «звёздный» курсант, да? Громов? Тот, что и самолёт посадил с неисправным двигателем, и капитана вчера в преферанс обыграл, и сегодня с ним летал? — Он сделал театральную паузу, давая своим словам просочиться в сознание слушателей.

В его тоне улавливались вызов и лёгкое презрение к «выскочке». Слишком очевидные, будто напоказ.

— Интересно, братцы, — продолжил он, снова обращаясь ко всем, но глядя прямо на меня, — а сможет ли наша «звезда», так лихо болтавшая о «настоящем небе», хотя бы возле «блина» посадить самолёт? Не то что в него, а просто возле? Или он только в задней кабине, под крылом у настоящих асов, геройствовать умеет?

Весёлый гул толпы сменился напряжённым ожиданием. Воздух наэлектризовало. Я почувствовал, как все взгляды впились в меня. Это была не шутка, не дружеское подтрунивание. Это была чистой воды провокация, расчётливая и злая. Вызов, брошенный мне при всех. И проигнорировать его означало признать слабость, дать повод для шёпота за спиной: «Громов струсил», «На словах храбр, а на деле…».

В мире лётчиков, особенно военных, где репутация и уверенность в себе — половина успеха, это означало бы крах всего. Особенно для курсанта, которого выделили сначала переводом в училище, а затем ещё и такие матёрые инструктора, как капитан и подполковник, обратили своё внимание.

Сам лейтенант, полагаю, из недавних выпускников или переведённых из другого училища, решил самоутвердиться за мой счёт, поставить на место «слишком удачливого» курсанта. И он выбрал момент идеально — всё на взводе после триумфа Максимыча, все смотрят.

Я быстро окинул взглядом лица вокруг. У большинства на лице было написано чистое, нескрываемое любопытство. Люди ждали зрелища, драмы. У некоторых инструкторов постарше читалось лёгкое неодобрение, и их нахмуренные брови выражали понимание подлости выпада. Ведь всем было понятно, что курсант не может по своему желанию сесть в кабину самолёта и самостоятельно взлететь, когда ему вздумается.

Зотов, стоявший неподалёку от меня, мгновенно вспыхнул от возмущения. Он аж подпрыгнул на месте, лицо покраснело. И прежде чем я успел ответить, он резко шагнул вперёд и заговорил. Обычно его голос звучал тихо и дружелюбно, но сейчас он говорил неожиданно твёрдо и громко, разрывая натянутую тишину:

— Товарищ лейтенант, — начал он, чётко выговаривая слова, — но занятия уже окончены. Полёты завершены по плану. Нам, курсантам, не положено летать вне расписания и без санкции руководства. Это нарушение инструкций и правил безопасности полётов.

Он стоял почти по стойке «смирно», глядя чуть выше плеча лейтенанта, демонстрируя не личную дерзость, а знание устава. Лейтенант слегка опешил и его нарочитая улыбка сползла с лица. Было видно, что он не ожидал такого резкого отпора от другого курсанта. Техники и некоторые инструкторы согласно закивали. Нарушать распорядок дня в училище — дело серьёзное.

Пока лейтенант, покраснев, искал, что ответить Зотову, мой взгляд скользнул дальше. Я увидел подполковника. Он стоял чуть в стороне, рядом с Максимычем, который уже держал в руках свою фуражку и смотрел на происходящее с хмурым, неодобрительным видом. Павел Иванович же смотрел прямо на меня. Его умные, проницательные глаза изучали мою реакцию. Я не увидел в его взгляде ни гнева, ни осуждения — лишь спокойный, аналитический интерес. Он видел подвох, видел провокацию и ждал, как я поведу себя в сложившейся ситуации.

Я сделал шаг к Зотову, легонько коснувшись его плеча, мол, спасибо, друг, дальше сам. Потом повернулся к лейтенанту, принял подчёркнуто правильную строевую стойку, руки по швам, взгляд чуть выше его виска — не в глаза, а как положено при докладе старшему по званию, но без тени робости. Заговорил я ровно, громко, чтобы слышали все вокруг, но без вызова. Обычная докладная интонация:

— Товарищ лейтенант! Курсант Громов!

Пауза. Короткая, но достаточная, чтобы привлечь всеобщее внимание и подчеркнуть формальность момента. В толпе окончательно затихли.

— Ваше предложение понял. Готовность продемонстрировать навыки пилотирования, в том числе точность захода и посадки, — имеется.

Я сделал акцент на словах «готовность» и «навыки». Это не было хвастовством, а констатация факта.

— Однако, — продолжил я чуть твёрже, — выполнение любых полётов в Качинском училище регламентировано Уставом внутренней службы ВС СССР, наставлением по производству полётов и утверждённым учебным планом. — Я чётко перечислил документы, зная, что любой офицер здесь обязан их знать. — Самовольные вылеты вне расписания, без задания, без одобрения начальника лётной подготовки и дежурного врача категорически запрещены. Это грубейшее нарушение лётной дисциплины и правил безопасности. — Голос мой стал чуть жёстче, но всё оставался в рамках уставного доклада. Я видел, как у некоторых инструкторов в толпе мелькнуло одобрение на лицах.

Потом я чуть смягчил тон, но не взгляд, который оставался прямым и спокойным:

— Мои навыки — на оценке моих инструкторов, товарищ лейтенант. Товарищ старший лейтенант Звягинцев и товарищ капитан Максимыч могут дать им характеристику. Если руководство училища сочтёт нужным провести контрольный полёт с целью оценки моих возможностей в части точной посадки, то я к нему готов в любое время, предусмотренное расписанием и в соответствии с приказом.

Я интонационно подчеркнул слова «контрольный полёт» и «в соответствии с приказом», давая понять, что готов к проверке, но только официальной, а не на условном уличном вызове.

— До тех