Космонавт. Том 2 - Феликс Кресс

подполковник, его голос в динамиках звучал ровно, но я услышал в нём едва заметное удовлетворение.

Самолёт покатился по полосе, сбрасывая скорость, затем свернул на рулёжку. На земле у КП раздались сдержанные одобрительные возгласы. Даже суровые лица техников смягчились. Это была посадка высшего пилотажа, демонстрация абсолютного мастерства и чувства машины.

Максимыч хмыкнул, поворачиваясь ко мне. В его глазах не было раздражения, только азарт и вызов.

— Чисто, — признал он. — Старый лис ещё в силе. Ну что ж, Громов, теперь наша очередь показать класс. Не подведи. Идём к машине. Наш 33-й уже готов.

Он тронул меня за плечо, и мы направились к другой «спарке», где уже суетились техники. Сердце застучало чаще. Теория, тренажёры, полёты на Яке — это одно. А вот реактивная «спарка»… Это был уже совсем другой уровень. Я глубоко вдохнул прохладный воздух. Время думать прошло. Пора лететь.

Наш «33-й» уже стоял готовый к полёту, техники суетились рядом, осматривая его.

— Обходи, смотри как следует, Громов, — бросил капитан, на ходу снимая летную куртку и оставаясь в комбинезоне. — Хоть техники и проверили, но пилот сам должен осмотреть машину, на которой полетит.

Я согласно покивал и принялся осматривать самолёт. Стойки у шасси чистые, пневматика с нормальным давлением, никаких потёков масла или топлива. Обшивка целая, элероны ходят свободно, без заеданий. Рули высоты и направления на месте. Створки ниш шасси плотно прилегают. Стыки, заклепки… Всё как по учебнику, всё знакомое до мелочей. Даже рядом с таким мастером, как Максимыч, расслабляться нельзя. Машина не прощает небрежности.

Закончив осмотр, я подошел к задней кабине. Техник уже снял колпак с фонаря. Я поставил ногу на специальную ступеньку на борту фюзеляжа, ухватился за ручку на козырьке фонаря и ловко забрался внутрь. Я устроился в кресле, начал пристегивать привязные ремни: сначала поясной, потом плечевые. Поставил ноги на педали руля направления. Рука легла на ручку управления, пальцы привычно нашли тумблеры радиостанции и триммеров. Ощущение было… знакомо-новым. Как вернуться в старый, но отремонтированный дом. Металл, краска, специфический запах кабины реактивного самолета — смесь из топлива, гидравлической жидкости и озона от приборов. Запах скорости.

Выглянув наружу, я увидел, что Максимыч не спешит занимать переднюю кабину. Он стоял рядом, задумчиво разминая шею, его взгляд скользнул по полосе, к тому самому «блину». Потом он огляделся и свистнул, резко и пронзительно, как делают бывалые люди, чтобы перекрыть шум, царящий на аэродроме, и поманил кого-то рукой. Спустя несколько минут к нему подбежал молоденький техник, который нёс тяжёлый на вид небольшой прямоугольный предмет. Такие иногда валялись на мастерских и использовались для всяких хозяйственных нужд или просто как пресс.

— Дай-ка сюда, — буркнул Максимыч, выхватывая у него увесистую болванку. Техник растерянно заморгал, но вопросы задавать не стал, а просто отдал требуемое. Капитан развернулся и твёрдым шагом направился прямо к центру взлётно-посадочной полосы, к красно-белому кругу «блина».

Я наблюдал, сначала не понимая его замысла. Он дошел почти до центра метки, остановился. Затем, с театральным жестом, снял с головы свою фуражку и положил её на бетон чуть левее самого центра «блина». Сверху положил тот самый предмет. Тяжелая болванка надежно придавила фуражку, никакой ветер теперь был ей не страшен.

«Вот это номер!» — мелькнуло у меня в голове. До меня дошло. Это не просто спор о точности посадки. Это вызов самому себе, Павлу Ивановичу, и всем, кто смотрит. Капитан задумал не просто посадить многотонную машину так, чтобы колесо шасси не просто попало в круг, а подкатилось к фуражке. Это уровень запредельного трюка, помноженный на высочайшее лётное мастерство. Рискованный, дерзкий… и по-максимычевски азартный.

Оглядев дело рук своих — фуражку посреди бетонной пустыни полосы — капитан удовлетворенно отряхнул руки, словно стряхивая пыль. На его лице появилась уже знакомая хитрая ухмылка. Он развернулся и бодро зашагал обратно к самолету.

Максимыч ловко взобрался в переднюю кабину, устроился, пристегнулся. Я отметил, что движения его были быстрыми и точными, ни на мгновение не сбился. Он надел шлемофон, подключил разъёмы. Его голос, слегка приглушенный стеклом фонаря и шлемофоном, прозвучал в моих наушниках:

— Штурман, связь, управление?

— Штурман к полёту готов! Связь работает, управление свободно! — отрапортовал я по форме, проверив свободу хода ручки и педалей.

— Отлично. Запуск! — скомандовал он, уже не мне, а техникам снаружи.

По привычному ритуалу техник подал знак — круговое вращение руки над головой. Максимыч включил стартер. Сначала послышался нарастающий вой турбины, затем глухой хлопок — вспышка пламени в двигателе, и вот он — оглушительный, грохочущий рёв двигателя. Самолёт задрожал, как живой. Пламя и густые клубы чёрного дыма вырвались из сопла, поползли по бетонке, гонимые ветром. Вибрация пронизывала все тело, через кресло, через педали. Не привычный, почти нежный гул Як-18А. Это был грохот настоящей боевой реактивной машины. Мощь.

— Поехали! — крикнул Максимыч в шлемофон, уже не сдерживая азарта. Его голос перекрывал рев.

— Так точно, товарищ капитан! — отозвался я, крепче взявшись за ручку.

Мы начали руление. Вибрация сменилась тряской на стыках бетонных плит. Я смотрел вперед, поверх головы Максимыча, на бесконечную ленту полосы. И тут, краем глаза, заметил знакомую фигуру с той стороны аэродрома, где стояла белая палатка медпункта и машина «скорой». Белокурые волосы, собранные под пилоткой медработника, прямой стан.

Наташа.

Она стояла, отставив одну ногу чуть вперёд для устойчивости против ветра, и пристально смотрела в нашу сторону. Вся её поза выдавла напряжение. Не знаю, что она там читала по нашим фигурам в кабинах и какие мысли витали в её прелестной головке, но смотреть на нее сейчас мне было… Некогда.

Я отвёл взгляд от девушки и сосредоточился на полёте. Всё лишнее — прочь. Остался только рёв двигателя, вибрация, показания приборов перед глазами и твердая рука капитана на ручке управления передней кабины.

Мы вырулили на исполнительный старт, развернулись строго против ветра. Полоса перед нами казалась бесконечной.

— Земля, тридцать третий, взлёт по готовности! — доложил Максимыч, его голос в наушниках звучал без тени былого азарта. Он тоже отбросил сейчас всё лишнее.

— Тридцать третий, Земля. Взлёт разрешаю. Курс двести сорок, ветер двести сорок, пять метров. Полоса свободна до конца.

Капитан плавно, но уверенно двинул РУД вперед. Рёв превратился в оглушительный, вселенский грохот. Меня прижало к креслу. Голова сама собой откинулась на подголовник. Самолёт рванул вперёд с огромной силой.

Пейзаж за фонарем поплыл, сливаясь в серо-зелёную полосу. Стрелка